Перстень царицы Ульяны (СИ)

- Не, Никита Иваныч, у меня смотр сотни сегодня. Соберу ребят своих, а ну как кто чем недоволен – я ж в курсе должен быть. Форму новую, опять же, заказывать…

- Тогда я Митьку с собой возьму, - решил я. – Одному скучно.

- И правильно, - поддержала бабка. – Пущай мальчонка при деле будет.

***

Мы с Еремеевым вышли во двор. Солнце стояло ещё высоко и припекало совсем по-летнему. Мимо медленно пролетел майский жук.

- Митька!

- Слушаю, воевода-батюшка! – с заднего двора показался наш младший сотрудник. – Готов к исполнению службы на благо родного отделения и святого отечества!

- Молодец. Шагом марш за мной к Абраму Моисеевичу. Ну что, Фома, до завтра, - я пожал сотнику руку и вышел за ворота. Наш младший сотрудник поспешил следом.

- Никита Иваныч, а что, в отношении Абрама Моисеича подозрения имеете? А ну как это он по ночам по городу шастает и заборы разрисовывает?

- С чего ты взял?! – изумился я.

- Ну дык а чего не? Ему скучно небось, вот и…

- Да ну тебя, Митька, - отмахнулся я. – Нет, мы идём по другому делу. Точнее, я иду по делу, а ты – просто за компанию.

Идти к Шмулинсону было недалеко, всего около получаса. Самый короткий путь вёл через площадь, а дальше – вдоль забора, окружавшего бодровское подворье. Отлично, заодно посмотрю, что там у них происходит.

Владения неформального лидера боярской думы окружал глухой трёхметровый забор, и увидеть оттуда я мало что мог. Однако пройти мимо всё равно было не лишним. Мы совсем немного не дошли до ворот, когда они бесшумно разъехались в стороны, и со двора выкатилась запряжённая тройкой коляска, управляемая мужиком в форменной тужурке. В коляске, откинувшись на подушки, с книгой в одной руке и раскрытым зонтиком в другой расположилась Лариска Бодрова. Заслышав шаги позади, она обернулась, узнала нас и растянула губы в приветственной улыбке.

Я никогда не общался с ней лично. Но, учитывая лютую ненависть её отца к милиции, мог не ждать ничего хорошего.

- День добрый, Лариса Павловна, - отстранённо поздоровался я. Будущая польская королевна серьёзно кивнула.

- Здравствуйте, Никита Иванович. Папá сказывали, следствию вашему срок до моей свадьбы?

- Так точно.

- Желаю вам удачи, - она вновь улыбнулась – спокойно и даже как-то… сочувственно, что ли? Я машинально поднёс руку к фуражке.

- Служу государю, Лариса Павловна.

- Бывайте здоровы, батюшка участковый!

Кучер стегнул коней, и коляска умчалась, унося Лариску прочь. Я поймал себя на том, что стою, как дурак, поднеся руку к козырьку.

- Никита Иваныч!

- А? Прости, Митя, задумался.

- А чой-то вы на боярышню засмотрелись как сладостраственно?

- Ты что несёшь, Митька! – аж подскочил я. – Не было ничего подобного. Просто поздоровались и обменялись парой фраз, ты сам всё слышал.

- А ещё меня жениться отправляете, - обиженно прогудел наш младший сотрудник, за что получил внеочередной подзатыльник. Тоже мне, психолог-самоучка. Нет, Лариска была очень симпатичной, но таких здесь много, а у меня и мыслей не было о том, чтобы приударить за дочерью Бодрова. Которая, к тому же, меньше чем через неделю в статусе жены кряковского наместника выдвинется в Польшу.

Когда мы проходили мимо ворот, те уже закрылись. Ворота бодровского подворья не открывались наружу или вовнутрь, как у прочих, - они разъезжались в стороны на особых полозьях. Я пытался разглядеть что-либо в щелях между высоченными стругаными досками – бесполезно, они были настолько плотно пригнаны друг к другу, что не оставляли мне ни шанса. Охрана проводила нас настороженными взглядами. Я изобразил максимально беспечное выражение лица. Бодров всё равно узнает, что участковый прогуливался мимо его владений – ну так и что теперь, улица – не его частная территория.

До Абрама Моисеевича мы дошагали без приключений. Ростовщик, гробовщик и портной по совместительству был дома – сидел на крыльце и рисовал на бумаге модель мужского костюма. Одежду, кстати, он шил действительно неплохую, но я ни разу у него не заказывал.

- Здравствуйте, гражданин Шмулинсон, - я открыл калитку и вошёл во двор. Абрам Моисеевич поднял голову, сдвинул на кончик носа очки в тонкой оправе.

- Ша, Никита Иванович! Таки ви нашли время и пришли в гости к бедному еврею, принесли моей бедной Саре ткань на новое платье и пряников детям? Не говорите ничего, я уже вижу, шо ви с пустыми руками. Сара! Поставь воду, мы будем пить чай без чая и сахара. А шо ви имеете мне сказать, Никита Иванович?

- Ну, бабуля говорила, что это вы хотели со мной побеседовать, вот я и зашёл по дружбе.

- Сара, ты слышала? Ну так помой уши и иди же сюда, Никита Иванович повторит для тебя лично! Он зашёл по дружбе и таки принёс своим бедным друзьям немного масла для мацы и розу в твою новую вазу! Как, опять нет?! А шо ж тогда? – Шмулинсон встал со ступенек крыльца и изобразил церемонный поклон. – Ну тогда выпьем чай без чая за здоровье нашей уважаемой милиции! Сара, ты поставила воду? Никита Иванович, горячая вода тоже стоит денег.

- Абрам Моисеевич, довольно, - оборвал я его излияния. – Я не чай к вам пришёл пить. Что вы от меня хотели?