Перстень царицы Ульяны (СИ)

- Он мне тоже, - я взъерошил шерсть на загривке пса, он ещё активнее замахал хвостом. Главное не думать о том, что этот пёс воскрес и что я был на его могиле. Иначе я просто двинусь крышей. Морда пса так и лучилась дружелюбием. Чем плохо, что он снова рядом с хозяином? – Как у вас тут дела в целом?

- Господь милостив, - ответил отец Онуфрий. – Тихо всё, пока больше ничего необычного не случилось. Барбос, оставь батюшку воеводу, иди сюда.

Пёс послушно убрал лапы с моего колена и подошёл к хозяину.

- Вы не боитесь, что с ним снова что-то случится?

- Боюсь, Никита Иванович. За ворота особо стараюсь не выпускать боле. Понимаете, батюшка участковый, мне не хотелось бы думать, что в Лукошкине живут люди, способные животине бессловесной вред причинить, а всё ж таки… У нас в Пятиполье такого не случалось.

- Поверьте, у нас раньше тоже. Грустно, что вам пришлось с этим столкнуться. Рад был повидаться, но не могли бы вы проводить меня к отцу Кондрату?

- Разумеется. Думаю, он как раз не занят. Служба через час, вести её я буду, так что…

Отец Онуфрий приглашающе махнул рукой. Я пошёл следом за ним. Барбос немного постоял и подумал, а потом побежал с нами.

Отца Кондрата мы нашли в его каптёрочке. Святой отец отдыхал в компании самовара.

- Добрый день.

- Изыди, сатана! – густым басом ответствовал настоятель. Никак не привыкну к этому приветствию. Но, в конце концов, он дважды у нас сидел. Отец Онуфрий, сдав меня с рук на руки, поманил пса и вышел. Мы с отцом Кондратом остались вдвоём.

- Садись, Никита Иваныч, зачем пришёл?

- Посоветоваться. Мне требуется ваша помощь как специалиста.

- Чай будешь?

- Буду.

Отец Кондрат встал, взял с полки глиняную кружку с отбитой ручкой и налил в неё чай из самовара.

- На. А теперь излагай.

Если честно, с момента расставания с Ванюшей Полевиком меня мучило любопытство, а потому начал я совсем не по делу.

- Отец Кондрат, мне просто интересно. Ведь защита города – ваших рук дело?

- Моих. А почему тебя, участковый, это вдруг интересовать начало? – невозмутимо отозвался отец Кондрат, ставя на стол блюдо с ватрушками. – Государь наш, храни его Господь, повелел мне Лукошкино от нечисти оградить, вот я и расстарался.

- А как вы это делаете?

Отец Кондрат пожал плечами.

- Молюсь. Прошу Господа нашего и всех святых о защите, потому как токмо на их и уповаю. Ежели не будет слово моё достойно помощи – так в тот же миг упадут барьеры, я первым же это и пойму.

- А как они выглядят?

- Про то не ведаю. Не всякое оружие видеть дóлжно. А токмо нет через них врагу прохода, не пропустит город православный чужую магию.

- А свою?

- И свою тоже. Я, Никита Иваныч, лишь Господа нашего признаю и жизнь, ежели надобно, за Него покладу. А кто с непонятными намерениями пройти попытается, так тот сгорит сей же час, сожгут его барьеры мои огнём адовым.

- Слушайте, а помягче нельзя как-то? Не все же к нам со злом идут.

- Никита Иваныч, ты про городскую защиту поговорить пришёл? Так про то не со мной – с государем беседу веди. Я приказ исполнил и его предупредил, что ежели словом своим огражу город, то никто не пройдёт, никакая колдовская сила – ни чужая, ни местная. Никто, понимаешь? Или так, или никак, избирательно такие вещи не действуют. Государь согласие своё дал. Что тебе не нравится?

- А если, допустим, бабушка наша за городскую стену по грибы выйдет, а обратно потом вернуться не сможет?

- Никита Иваныч, ну ты совсем меня за дурака держишь! С бабушкой твоей мы ещё до тебя всё решили. Когда ей прижмёт из города выйти, а потом вернуться, она ко мне пришлёт кого-нибудь, а сама наготове будет. Я помолюсь да на пару минут защиту уберу.

Святого отца начинали раздражать мои вопросы, но он взял себя в руки.

- Защита эта, участковый, завсегда в руках наших настоятелей была. До меня отец Алексий её держал, да токмо святой он человек был, мягкий, ко всякому злу с прощением. И город оборонял так же, гнулись его стены во все стороны под врагом любым. А времена тяжёлые были, Никита Иваныч, колдунов всяких не счесть было. Тогда и попросил он для меня позволения у государя, дабы я этим занялся. Ну… как видишь.

- Вижу. Вы отлично справляетесь, - вежливо похвалил я.

- С Божьей помощью. Так ты о деле-то когда говорить начнёшь?

- Ах да. Сперва вот, - я раскрыл блокнот и показал настоятелю картинку, перерисованную мной с забора вдовы. – Вы когда-нибудь видели эту женщину?

Он взял блокнот и присмотрелся.

- Бабу эту вживую – нет, но картинка знакомая. Погоди-ка… здесь у нас я её видел. Дворник наш бывший малевал срам сей, ещё при отце Алексии. Фильки Груздева отец. Похабник был, каких мало. А что за баба?

- Жена его.

- Да ладно?!

- Честное слово, - я развёл руками. В принципе, я понимал, чем так удивлён святой отец: Митрофан Груздев, судя по описанию, был такого же тщедушного теловычитания, как и сын. А вот супруга его являлась женщиной во всех отношениях примечательной.

- Чудны, Господи, дела твои… - прогудел отец Кондрат. – Ну так и что, излагай далее.