Перстенёк с бирюзой (СИ)

– Ты чего тут? – прищурился недоверчиво.

– Проснулась рано, тебя увидала, – протянула кувшин. – Холодный. Пей на здоровье, Вадим Алексеич.

Боярин снова задумался, но посудину взял и хлебнул от души.

– Благодарствуй, – вытер ладонью усы. – Настя, ты почто тут? Знаю, что своей волей ко мне бы не подошла. Ульяна послала? – огляделся, выискивая тётку.

– Нет, – Настя покачала головой: звякнули навеси, кудряшки подпрыгнули. – Тётенька спит, сама я.

И опять Норов глядел с опаской, а потом высказал:

– Эва как... – и умолк.

– Вадим Алексеич, ты скажи, может, снеди тебе? – Настя шагнула ближе, забрала у Норова кувшин. – Я мигом.

– Снеди? Можно и снеди, – смотрел прямо в глаза, щурился. – Погоди, не пойму я. Вечор говорил с тобой, нет ли?

– Говорил, – Настя улыбнулась несмело.

– Думал, приснилось, – помолчал недолго: – Это чего такого я тебе наговорил, что вьешься возле меня? – глаза распахнул, ответа ждал.

– Спросил, как день мой прошел, – Настя смех прятала, уж очень потешно боярин удивлялся. – Потом колечки подарил Свенельдовы.

– Кольца? – задумался. – Вместе с бородой?

– Нет, – Настя уж смеялась. – Без нее. Боярин, ты позабыл все?

– Ну не так, чтоб совсем, – сам хмыкнул. – Настя, чего я тебе наобещал? Только слово в слово говори. Если так вокруг меня ходить будешь, то я всякий день тебе такое рассказывать стану.

– Ничего не обещал, – Настя помотала головой.

– Это ты из-за колец? – бровь изогнул. – Ты обожди меня тут, я до Свенки сбегаю, еще наберу.

– Вадим Алексеич, зачем же мне столько? – Настя смеялась. – Куда девать?

– Куда вздумаешь, – улыбнулся, подался к боярышне. – Хочешь, в сундук прячь, хочешь, мне в бороду вплетай. Краше Свенельда буду.

Настя отступила на шаг:

– Свенельд опечалится, – отшучивалась. – Без колец останется.

– Новых сыщет, – Норов наступал. – Ты чего так о нем тревожишься?

– Не о нем, – Настя еще шаг от боярина. – О тебе.

– Вон как, – опять догонял. – С чего бы? Вчера и слушать меня не хотела, а нынче печешься.

– Ты обо мне печешься, а я в ответ, – Настя вздохнула и остановилась. – Благодарствуй, – поклонилась. – Боярин, в долгу перед тобой. Чем платить, не знаю.

Умолкла, смотреть на Норова не хотела, боялась, что снова будет о свадьбе. Молчал и боярин, но через малое время вымолвил:

– Дождись.

Настасья крепко сжала кувшин и взглянула на Норова, тревожась:

– Дождаться? – глаза распахнула испуганно. – Ты на рать? Когда? Нынче? Надолго?

– Пока недалече, – взглядом опалил. – В Красово. Князь там будет, мне говорить с ним надо. Настя, дождешься?

– Дождусь, – бросилась к Норову. – Дождусь, Вадим Алексеич.

Боярин руку поднял, ухватил Настю за шею и к себе потянул:

– Полуднем выдвигаюсь, – голову склонил, шептал едва не в губы. – Поцелуй что ли на прощание.

Ничего не ответила Настасья и целовать не стала. Сжалась, зажмурилась и стояла испуганная, тряслась.

– Видно, мало наговорил ночью-то. Еще надо, – прижался горячими губами к гладкому лбу боярышни и отпустил. – Иди, Настя, спасибо за квас, – и пошел к дому, не оглядываясь.

Боярышня осталась посреди двора с кувшином, все смотрела вослед Норову, голову слоняла и так, и эдак. Все раздумывала, отчего щеки румянцем опалило, да шея огнем зажглась, аккурат там, где недавно была рука Норова.

От автора:

Ледник - погреб-ледник – старинное сооружение для сохранности продуктов.

Глава 21

– Боярин, не тревожься о подворье, – Ульяна урядно обняла Норова. – Все сделаю, за всем пригляжу. Себя береги, возвращайся вборзе. К празднику-то поспеешь, нет ли?

– Бог даст, поспею, Ульяна Андревна, – Вадим склонил голову, дождался пока боярыня перекрестит на дорогу, а потом уж метнулся взглядом к Насте.

Та выглядывала из-за тёткиного плеча, широко распахнув глаза. Вадим если б и хотел взор отвести, то не смог бы: боярышня смотрела тепло, улыбку, видно, прятала, да не схоронила. Ямки на щеках выдали ее с головой.

Промеж того углядел Норов во взоре Настином интерес, разумел, что так на него еще не глядела. Хотел обрадоваться, но упредил себя. Чуть узнал боярышню, а потому и понял – это с доброты, не с любви.

– Вадим Алексеич, ты чего ж молчишь? – Ульяна брови высоко возвела, должно быть, удивлялась. – Здоров ли?

– Здоров, – Вадим вошел в разум. – Боярыня, на два слова, – и пошел от крыльца.

На подворье людно: народ пришел боярина проводить и с ним десяток ратных. Коней седлали, суетились возле воев, подавали снеди, прятали в переметные сумы. Девки стояли молчком, улыбки кидали ратным, те подкручивали усы, посвистывали. Тетка Полина – необъятная рыхлая баба – лезла к Борису, протягивая свежий румяный каравай. Гомонливо, да отрадно. А как иначе? Не на рать провожали, знали, что вернутся.

Норов шагал широко, тётка семенила за ним, молчала и не лезла с речами, пока боярин не остановился и не обернулся к ней:

– Ты вот что, Настасью отпускай на берег. Писарь у меня старый совсем, а за мытом глаз нужен вострый, – врал Норов и не краснел.

Боярыня долгонько смотрела на Вадима, слов не кидала, а потом, будто решилась:

– Отпущу, – кивнула и улыбнулась хитро. – Тебе лучше знать, куда ей можно, куда нет.