— Так что… — согласился Гаврила, вполне понимая своего старого хозяина. — Только этот горячиться бы не стал…
И тотчас же начались всегда немножко волнующие даже старых охотников сборы. Ваня уперся, чтобы ему непременно идти сегодня на охоту вместе со всеми, но так как в бекасиных местах было топко, то дедушка, чтобы утешить внука, задумался, чем бы он мог вознаградить его за отказ. Чары сине-красного карандаша давно уже рассеялись и огрызок его был затерян, уже погибла вслед за ним целая баночка гуммиарабика в бесплодных попытках склеить удобообитаемый какими-то воображаемыми дядями домик, уже надоела ветряная мельничка, сооруженная Петром и бесплодно вертящаяся теперь у палисадника, не возбуждая не только удивления, но даже простого внимания своего хозяина. Что же придумать еще? Старик был в затруднении. И вдруг гениальная мысль осенила его голову: как мог он забыть такую штуку?! Только вот сумеет ли?..
— Ну, идем… — решительно сказал он, взяв внука за руку. — Попробуем….
— А чего, дедушка?
— Экий ты любопытный, братец!.. Увидишь, подожди…
Забрав последний номер «Русских Ведомостей» с неснятой еще серой бандеролькой, — Марья Семеновна не читала теперь газет, некогда было ей заниматься пустяками: она мариновала грибы, и доваривала варенье из яблоков, — и только что начатую баночку с гуммиарабиком, дед с внуком пошли к Петро и заказали ему тут же выстрогать несколько лучин поаккуратнее и надрать мочала.
— Дедушка, а что это будет? — приставал Ваня. — А, дедушка?
Но дедушка не слыхал его: он вспоминал, как делается путля, и не мог вспомнить. Но помнил, что это самое важное.
— Что? — рассеянно отвечал он. — Ах, братец, погоди и без тебя ум за разум заходит…
На тенистой терраске, затканной нежным розовым и лиловым вьюнком, где в тени дремал могучий Рэкс, дед разложил на столе «Русские Ведомости», отрезал от них сколько было нужно, наложил на бумагу, как полагается, густо смазанные клеем лучинки и, выставив сделанный щиток на солнышко, взялся налаживать хвост.
— А ты чем канючить, беги к Марье Семеновне, — сказал он внуку, — и попроси у нее суровых ниток, да побольше… Я знаю, у нее их много… Но только побольше, смотри…
Взволнованный ожиданием, ребенок убежал и скоро на террасу явилась сама Марья Семеновна, немножко недовольная: она не любила, когда у нее спрашивали из ее запасов чего-нибудь сразу много.
— На что вам нитки понадобились? — спросила она, останавливаясь в дверях.
— А вот мы змей хотим с Иваном Сергеевичем запустить… — отвечал занятый Иван Степанович.
— А как он оборвется да унесет нитки?
— У нас не оборвется… — рассеянно говорил Иван Степанович. — У нас, брат, на-совесть, крепко…
Марья Семеновна недовольно помолчала, постояла, ушла и скоро вернулась с крошечным клубочком ниток.
— Да это курам на смех! — возмутился Иван Степанович. — Нет, уж вы будьте добры, Марья Семеновна, отпустите нам ниточек по совести…
— А оборвется?
— У нас не оборвется… Будьте спокойны…
Марья Семеновна поколебалась и подала большой клубок, который она прятала за спиной.
— Вот это так, это дело… Но только вы уж оставьте нам и тот, маленький…
— Еще чего вам?! — возмутилась Марья Семеновна. — Мне надо мешки под картошку чинить…
— Да ведь кы сегодня же возвратим вам все с благодарностью….
— Да, возвратите… А если оборвется?
— Говорю вам: не оборвется…
Но Марья Семеновна не уступила и ушла.
Щиток между тем уже высох на солнышке, Иван Степанович приладил к нему длинный и тонкий хвост и, как только взглянул он на скрещенные лучинки, так вся тайна путли разом стала ясна ему. Он торопливо дрожащими руками завязал, где было нужно, нитки и змей был готов. Воробей Васька, чирикая на карнизе, внимательно смотрел на все эти приготовления: он был чрезвычайно любопытен.
— А теперь пойдем на лужайку, друг мой… — сказал дед, осторожно вынося свое произведение с террасы и оглядывая небо.
Ветерок был не сильный, но ровный… Но некоторое сомнение все же тревожило старика: так ли все он сделал? Полетит ли? Если бы змей его не полетел, авторское самолюбие его пострадало бы, может быть, не меньше, чем, бывало, при чтении какой-нибудь кислой рецензии на его книгу.
— Ну, а теперь, братец ты мой, надо опять идти на поклон к Петро… — сказал он, стоя весь залитый солнцем, посредине луга, со змеем в руках. — Я бегать уж не мастер, а ты, пожалуй, с делом не справишься…
Весь разгоревшийся от нетерпения, Ваня с криком «Петро! Петро!.. Скорее!..» полетел к службам и скоро улыбающийся Петро уже держался за длинную нитку, Ваня набожно, с испуганным, ожидающим лицом поднял над головой змее, а Иван Степанович отдавал последние распоряжения.
— Ну… — торжественно поднял он руку вверх.
— Раз… два… три!
Ваня отпустил щиток, Петро, громыхая сапогами, бросился вперед и змей красиво и плавно поплыл вверх. Иван Степанович заволновался.
— Стой! Стой, Петро!.. — крикнул он. — Так… Не спускай нитку, — погоди, он вышины наберет… Постой я сам….