Перун

Торопливо подошел он к Петро, ревниво взял у него из рук нитку и стал постепенно отпускать ее. Вверху ветер оказался посвежее и змей, весело покачиваясь из стороны в сторону, одновременно и отдалялся, и поднимался, приятно натягивая нитку и унося ввысь, к опаловым, тающим облакам и конец строгой передовицы по финансовым делам, и телеграммы, и два столбца фельетона, не говоря уже об объявлениях. Ласточки, куры, индейки, голуби, полагая что это какой-то новый, еще незнакомый враг, тревожно заметались по двору. Воробей Васька — хотя он своими глазами видел изготовление змее, — тоже чрезвычайно тревожился: он вертелся по карнизам и кричал: «жив… жив… жив…», но видно было, что душа его уходит в пятки…. Ваня, присев от восторга, пронзительно визжал, а на крыльце, улыбаясь, стояла Марья Семеновна и Дуняша с сияющим медным тазом в руке. Торжество было полное, тем более значительное, что оно было несколько неожиданно.

— Дедушка, дай же мне подержать!.. — ныл Ваня.

— Погоди, братец мой… — отвечал дед, приятно испытывая напряжение нитки, точь-в-точь, как это было полвека назад… — Успеешь… И смотри, не упусти, а то нам Марья Семеновна такого перцу за нитки задаст, что не возрадуешься… На, держи… Да крепче!

Ваня восхищенными глазами смотрел на новое чудо жизни, возникшее из несложной комбинации «Русских Ведомостей», лучины, клее и мочал, но еще более восхищен он был, когда дедушка, вспомнив и это, послал змею по упругой дуге нитки первого беленького «посланника». Но тут Марья Семеновна настойчиво позвала обедать: она неаккуратности не допускала. И, когда все трое уселись за стол и Иван Степанович, выпив обычную рюмку холодной водки, закусил маринованным грибком, Марья Семеновна простодушно спросила:

— Ну, как свежие грибки-то? Ничего?

— Великолепны… весело отвечал Иван.

— Великолепны — весело отвечал Иван Степанович, все еще переживая свое торжество со змеем. — Лучше и желать грех…

— А вы говорите: Лисьи Горы… — сказала Марья Семеновна, довольная. — А это все с моих мест, с ближних… Какие же они трухлявые?

— Позвольте! Я не говорил «трухлявые»… — живо возразил Иван Степанович. — Не говорил! Я говорил, что там, на горах, гриб боровой, крепкий, а здесь низинный, слабый, — кто же этого не знает?! А что эти замечательны, не спорю… Я даже по этому поводу еще рюмочку выпью…

Марья Семеновна, довольная, не стала спорить. Она радовалась удачным грибам и жалела, что мало только намариновала их. Ну, да впереди еще много их будет. В самом деле, можно будет и на «Лисьи Горы» еще съездить…

После обеда Ваня сразу ринулся к змею, оставленному под охраной Петро, Марья Семеновна стала тут же, около мальчика, примащиваться варить яблочное варенье, Сергей Иванович ушел к себе дописывать свою статью для «Вестника Лесоводства» — что-то не ладилась она! — а Иван Степанович прилег отдохнуть. В три часа, оставив свое варенье, — а какое оно выходило! — Марья Семеновна начала, как обычно, усиленно передвигать стулья в передней и ронять нечаянно щетку с полки. Иван Степанович умылся, выпил наскоро два стакана чаю, с помощью Марьи Семеновны облачился в свои охотничьи доспехи и, взяв своего старого Франкотта, вышел на крыльцо, где его ждал уже совсем готовый сын с «Гленкаром» и Гаврила с «Краном» и «Стопом». Собаки, увидев старого хозяина, засеменили ногами, стали нервно и громко зевать, а «Стоп» сердито залаял, что все идет так медленно. «Рэкс» стоял на террасе и печально смотрел на эти сборы. Знакомая штука! Сейчас начнется беснование этих вертлявых собачонок по грязному болоту, неприятный треск выстрелов и опять беснование — придумают же такую чепуху! И, вздохнув, «Рэкс» печально побрел на свой половичек, покружился, лег, почавкал губами и закрыл глаза…

Охотники, приятно возбужденные, веселые, спустились к реке и на своей пахнущей смолой лодке поехали на ту сторону. Собаки от нетерпения дрожали мелкой дрожью и глаза их уже загорелись зеленым огнем. А над задумчивой лесной рекой сиял золотой августовский день и яркими свечечками горели вдали над зубчатой стеной леса кресты монастыря. Лодка тупо ткнулась в мокрый песок.

— Ну, кто куда?

— Вы идите направо, а я туда… — кивнул Сергей Иванович в сторону далекого монастыря.

— Лучше бы наоборот… — сказал отец. — Сюда бекаса больше будет, а я стал, брат, уже стрелок горевой…

Но Сергей Иванович настаивал на своем: все равно, пусть «Стоп» позабавится, как следует, а он, может, в «Угор» заглянет. И как только, пожелав по обычаю друг другу «ни шерсти, ни пера», охотники разошлись, Гаврила задумчиво заметил:

— А у Сергее Иваныча на душе большая забота какая-то…

— Ну? Почему ты так думаешь?

— Да вы поглядите, то и дело с охоты с пустой сумкой приходит… Да и стреляли-то они разве раньше так, как теперь? Нет, что-то грызет их…

— Да что же у нас в лесу может грызть? Живем, как в скиту…

— Может, по супруге тоскуют… — тихо сказал Гаврила.

Они подошли к первой, узкой и длинной, мочежине.

— Надо спускать, Иван Степаныч…

— С Богом…