Первая формула [litres]

– Ладно. Конечно, подожду. Никто не скажет, что лудильщики, мол, не ценят жизнь человеческую. Никто и никогда не говорил, что мы не помогаем людям. – Он словно разговаривал сам с собой.

Я его поблагодарил, крепко сжал в руке посох и, нащупывая дорогу, побрел по ухабистой тропе. Высокие ботинки более-менее защищали от снега и воды, однако ноги замерзли быстро.

Ближайший к нам дом превратился в бесформенную груду камней, сквозь которые пробивались языки огня. Кругом валялась раскаленная докрасна битая черепица. Я остановился как завороженный, вспоминая свой театр и вдруг заметил кое-что в самой середине завала.

Кости… Плоть выгорела, однако скелет еще не обратился в уголь. Я разглядел руки, сжимающие глиняную куклу, когда-то ярко раскрашенную, а теперь черную.

Кровь Брама, это же ребенок!

Я отвел взгляд. Камни, рассыпавшиеся по двору, светились красным. Внутри у меня все перевернулось, и я сделал несколько шагов к следующему, пока не обрушившемуся дому, будто кукла, которую дергают за ниточки.

Земля содрогнулась, и снег вокруг сполз вниз.

– Дурной знак… Что это, черт возьми, было? – Ради оглянулся, недоумевая, что могло встряхнуть почву под нашими ногами.

Я не знал, да и знать не хотел. Заковылял дальше, опершись всем телом о посох. Уцелевший дом стоял совсем недалеко. Дверь цела, хотя одно крыло снесло с фундамента, словно ударом огромного молота. Мне пришла в голову мысль о каменной глыбе, скатившейся с горы и сокрушившей угол здания. Не исключено, что кто-то из жильцов выжил…

– Я иду внутрь.

– Пепел и зола, Ари! А если тот, кто устроил пожар, – здесь, скрывается в доме?

Предположение Ради звучало разумно, однако мог ли я ему сказать, что именно на это и рассчитываю?

Подойдя к двери, я постучал в нее концом посоха:

– Эй! – Из дома не послышалось ни звука. – Есть кто живой? – Я ударил в дверь несколько раз подряд, пытаясь не напугать тех, кто мог прятаться внутри.

Тишина…

Тяжело сглотнув, я повернул ручку. В дом заполз холод, заставив скрипнуть его деревянные части.

Ни крови, ни знаков пребывания Ашура. На стенах висели капли воды; часть крыши провалилась в комнату. Я видел все словно в тумане.

В углу что-то треснуло, и мое сердце на секунду ушло в пятки. Я перехватил посох и занес его над головой, как меч. Палка по всем статьям уступала боевому оружию, однако другого у меня не было.

Снова треск дерева, и еще… Похоже, скрипит пол под моим весом? Я быстро убедился в своей ошибке: в углу зашевелилась половица. Приподнялась буквально на волосок – и тут же опустилась обратно.

Люк в подвал? Я бросился вперед, но половица стояла как влитая. Мог ли кто-то подглядывать за нами в щелку? Вариантов было два, и последний из них грозил мне яростной схваткой, которой хотелось избежать. Я опустил посох и тихонько постучал в крышку люка:

– Эй! Я не причиню вам вреда! Меня зовут Ари, я ученик…

Половица поднялась, едва не выбив посох из руки. В открывшееся отверстие выскочила девочка и, не рассчитав силы, врезалась мне головой в живот.

Я упал на пол, разевая рот, словно снулая рыба. Ушибы, полученные в стычке с Нихамом, отозвались во всем теле тупой болью.

– Ари? – Ее голос потряс меня до глубины души. Я знал эту девочку!

Наконец в глазах прояснилось, и я уставился на ее пепельные волосы и перепачканное лицо. С ней мы ехали из Кешума в Гал.

– Лаки?

Она закивала:

– Что ты здесь делаешь?

Я бессвязно пробормотал несколько слов и наконец обрел дар речи:

– До меня дошли слухи, что в Ампуре случилось несчастье, и я приехал поглядеть своими глазами. Что произошло в деревне? Что ты видела? Они тут были?

Девочка одними губами повторила: «Они?..» И по ее лицу я понял, что Лаки об Ашура не имеет ни малейшего понятия. Бедняжка покачала головой:

– Оно вернулось, а больше здесь никого и не было.

– Оно? – Я попросил ее жестом слезть с меня и поднялся на колени, потирая ушибленное ребро. – О чем ты говоришь, Лаки?

В люке показалась еще одна голова. Женщина, лет шестидесяти… Грязно-белые, давно потерявшие молодой блеск волосы больше напоминали старую золу. Лицо источено суровыми ветрами, кожа бледная, с резкими морщинами, словно неухоженное кожаное седло. А вот глаза теплые, как у доброй бабушки, хоть и водянистые.

– Лаки говорит о божестве.

У меня едва не вырвался сумасшедший смешок:

– Ты имеешь в виду Брама? Это, значит, он тут такое натворил?

Мне вспомнились признаки, свидетельствующие о появлении Ашура, и я задумался: что Лаки со своей бабушкой вообще могли разглядеть из подвала?

– Нет, не он. Наг-лох, – тихо прошептала женщина. – Древний бог, самый древний.

Я уставился ей в глаза, а затем вспомнил о ненормальном парне, которого встретил у реки давешний рыбак. Неужто бабушку Лаки постигла та же судьба? Хм, ведь девочка по пути в Ашрам рассказывала, что ей как раз нужны лекарства для домашних.

– Лаки, она точно пришла в себя? – осведомился я, подпустив в голос нотки заботы и тревоги.

Пожилая женщина бросила на меня взгляд, которым запросто можно было бы сдвинуть гору. Едкий, твердый, испепеляющий…