Первая Государственная дума. От самодержавия к парламентской монархии. 27 апреля – 8 июля 1906 г.

Кузьмин-Караваев это обвинение перевернул и протестовал против того, что «правительственное сообщение» имя Государя вмешало в свой спор. «Получается такое впечатление, – говорил он, – будто в сообщении излагается воля Государя Императора, воля верховной власти». Правда, он тут же прибавил, что этого «прямо не сказано». О чем же тогда говорить? Но во имя справедливости он бы был должен прибавить, что сказано было в сообщении совершенно обратное. Оно начиналось такими словами: «исполняя Высочайшее повеление Государя Императора о немедленном принятии мер к улучшению быта земельного крестьянства, правительство внесло в Государственную Думу свои предположения и т. д.». Итак, предположения, их существо принадлежат правительству; Государю принадлежит только цель этих законопроектов; от него исходило повеление немедленно принять меры к улучшению быта крестьянства; исполняя это повеление, правительство действовало уже от себя и свои законопроекты внесло на рассмотрение Думы. Это ни в чем конституции не противоречит.

В чем же причина непритворного негодования Думы на сообщение? Ее разгадать не хитро. Для Думы весь аграрный вопрос был сведен к выставленному ею демагогическому требованию: отобрание земли у помещиков. Она в данный момент отложила все остальное: заботы об упорядочении землепользования на надельных землях, и об избавлении крестьян-собственников от тяжелых последствий их крестьянской сословности, и об условиях земельных аренд, и обо всем остальном. В адресе она так огульно объявила об отчуждении земель частновладельческих, что не подумала даже о том, что в это понятие по редакции адреса входили и крестьянские частные земли. Правительственное же сообщение было построено на других основаниях; оно излагало программу реформ, о которых не подумала и не позаботилась Дума, но зато принудительное отчуждение частных владений забраковало, правда возражало оно только тем, кто отрицал вовсе частную земельную собственность, что к Думе не могло относиться. Однако Дума понимала, и была в этом права, что такое различие для народных масс слишком тонко, что многие доводы правительства одинаково применимы и к тем законопроектам, которые были в Думу представлены и обсуждались тогда в аграрной комиссии. Такого даже косвенного заявления о несогласии с собой Дума перенести не могла. Конечно, она была сама виновата тем, что в адресе, из желания всем угодить, она сказала такую общую фразу, которая шла даже дальше того, чего она хотела сама. Но при взгляде на себя как на надзаконное учреждение, как на суверенную народную волю она даже правильных возражений себе не позволяла. Отсюда ее негодование. Оно психологически совершенно понятно. Но как изложить его в форме «запроса»? Ведь разномыслие правительства с Думой конституцией вполне допускалось и заявление о нем «незакономерным действием» еще не считалось. Чтобы предъявить запрос, начались хитроумные ухищрения.

В окончательном виде, после переработки в комиссии запрос был так формулирован:

«1) На каком основании министерство предало оглашению свои предположения по земельному вопросу в категорической форме «правительственного сообщения», которое населением может быть принято (?) за акт законодательного характера, исходящий притом от верховной власти?

2) Какие приняты меры к тому, чтобы во всех органах, напечатавших сообщение, было определенно выяснено, что это сообщение является простым разъяснением министерства внесенных им в Думу законодательных предположений, которые не будут иметь никакой силы и значения, если Государственной думой они будут отвергнуты?»

В этой форме запрос был несерьезен. Ведь Основные законы постановляли, что «никакой закон не может последовать без одобрения Государственного совета и Государственной думы». Зачем же нужно было заставлять все печатные органы разъяснять населению эту азбуку, которой никто не оспаривал? Ведь все это было изложено именно так уже в самом сообщении. Думский запрос после стараний комиссии оказывался вполне беспредметным.

В запросе сначала был еще один курьезный мотив, который комиссия имела благоразумие вычеркнуть. Первоначально запрос изложен был так.

1) На каком основании сделано означенное сообщение от имени «правительства»?

2) Приняты ли меры к тому, чтобы означенное сообщение, как не исходящее от правительства, было немедленно изъято из обращения и опровергнуто в органах печати, его опубликовавших?

Это заявление без комментариев невозможно понять. Каким же образом это сообщение исходило не от правительства? В основе этого обвинения лежал странный каприз председателя Думы. В заседании 24 мая на слова одного депутата, что «правительству» предложено было выйти в отставку, председатель дал свое столь же авторитетное, сколько непонятное разъяснение.

«Предложено было уйти в отставку министерству, а не правительству. Государственная дума сама часть правительства. Правительство есть совокупность государственных учреждений, воплощающих собой государственную власть» (!).