Первая Государственная дума. От самодержавия к парламентской монархии. 27 апреля – 8 июля 1906 г.

Аграрная программа Думы и программа правительства были различны; говорили о разных предметах. Дума говорила пока только о принудительном отчуждении частных земель, правительство же об улучшении порядка на землях, уже принадлежащих крестьянству, и о содействии увеличению площади крестьянской земли нормальным путем помимо отчуждения. Обе программы не исключали друг друга. Некоторые проекты правительства для крестьян были очень желательны. Можно ли было грозить их отвержением и заявлять, что «все предположения, с отчуждением не согласованные, ею будут отклоняться»? Что могло понять крестьянство в этом сумбуре? Когда правительство обещает: «улучшить способы землепользования крестьян на принадлежащих им ныне землях посредством расселения желающих, устранения чересполосности надельных земель и сведения мелких полос, находящихся во владении отдельных крестьян, в более крупные земельные участки» – согласован ли этот пункт программы с думским проектом? А пункты о содействии различного рода добровольным покупкам земель для крестьян? Это не «принудительное отчуждение»; но значит ли, что эти покупки будут Думой запрещены? Из-за того, что Дума хочет провести свой закон, которого, может быть, ей провести не удастся, будет ли она все другие законы на пользу крестьян отклонять? Как отнестись к такой перспективе и что получится от нее в головах у крестьян? Это с простодушной ясностью высказал октябрист, кн. Н.С. Волконский. «В «Правительственном сообщении», – говорил он, – вопрос разрешается одним образом, а на другой же день является другое, уже от лица Думы; из этого крестьяне заключат, что Дума с министрами ссорятся и больше ничего. Какое же успокоение может с этого получиться? (Шум, смех.)… Сказать-то нам собственно нечего (шум., смех) потому, что еще ничего не сделали. Тут говорят, что Дума обещает, что она не отступит от своих взглядов, а министерство обещает, что оно тоже не отступит. Если ни тот ни другой не отступят, что же получится? (Смех.) Ясное дело, к чему такое сообщение поведет. Мне кажется, что делать такой шаг в виде прямого обращения к населению отнюдь не следует, и поведет это отнюдь не к успокоению населения, а разожжет страсти еще более».

Все это истина. Сказать Думе было нечего, ибо никакого единодушия по аграрному вопросу не составилось даже в комиссии. Кроме новой смуты в головах, из ее обращения ничего не могло получиться. Зачем же оно было нужно?

И тут мы подходим к основному вопросу: чего же им Дума действительно хотела достигнуть?

При обсуждении запроса о «Правительственном сообщении» ораторы утверждали, будто оно провоцирует беспорядки. Во-первых-де, потому, что оно умаляет значение Думы, которой одной только верит народ, а во-вторых, потому, что отрицает принудительное отчуждение частных владений, которого будто бы весь народ требует. Будущее показало, как мало было для этого последнего утверждения почвы. Но если поводом для «обращения» к населению было опасение беспорядков и желание от них удержать, то оно должно было по содержанию соответствовать этой цели. Если Дума была действительно единственным авторитетом в стране, на ней лежал долг призвать население воздержаться от насильственных действий, предоставив самой Думе защищать его интересы.

Многие и хотели придать обращению подобный характер. Стенографический отчет 1-й Государственной думы закончился заседанием 4 июля; два последних заседания опубликованы не были. О них были отчеты в газетах, которых сейчас трудно найти. У меня остались в памяти некоторые речи этих двух заседаний, но на память свою я не могу положиться; ограничусь поэтому заседанием 4 июля. Оно само по себе достаточно характерно.

Тогда столкнулись опять те же два понимания. Одни хотели обращением успокоить страну, воздержать ее от насильственных действий; «пусть покажет Дума, – говорил депутат Гвоздев, – что она представитель не Белостока только[88], а всей России, что она призвана защищать общий правопорядок, кем бы он ни нарушался. Лишь авторитетный для крестьян голос Думы способен внести успокоение в умы крестьян, обманываемых лживыми наущениями посторонних лиц». «Совершенно ясно, – говорил кадет Н.Ф. Езерский, – наше воззвание направлено против погромов и насильственных действий, которые ни в одном цивилизованном государстве не должны быть терпимы…» Это была одна точка зрения.