Первая Государственная дума. От самодержавия к парламентской монархии. 27 апреля – 8 июля 1906 г.

Я указывал в предыдущих главах, что враги конституции притаились в первые дни торжественного открытия Думы. Но Дума своим адресом подала им сигнал; они сочли момент удобным для нападения и вышли наружу. Черносотенные деятели только пошли по следам «освобожденцев», их адресных, телеграфных и банкетных «кампаний»; и они стали создавать видимость общественного мнения и из разных мест России посылать телеграммы на Высочайшее имя; они обвиняли Думу в том, что она «стремится к захвату верховной власти», «действует в революционном духе», «угождая иностранцам, посягает на единство и цельность Российской империи» и т. д. Государя просили «убрать Думу», «сохранить свое неограниченное самодержавие» и т. д. Эти обращения к Государю были, конечно, бестактны сами по себе. Но было уже совсем неприлично, что они печатались в официальном «Правительственном вестнике». Правительство этим не только себя с ними солидаризовало, но чисто партийные выступления позволило связывать с именем Государя. Ведь обывателю было трудно поверить, что это печатание могло произойти без Высочайшего разрешения. Это печатание было так недопустимо, что Дума получила для запроса великолепную почву. Она могла не только уличить министров в поощрении неприличных нападок на конституционное учреждение, но и выступить против недостойного вмешивания правительством имени Государя в партийные распри. Удар, затеянный Горемыкиным Думе, мог обернуться против него самого.

Но использовать эту благодарную позицию Думе помешали ее прежние выступления и самый текст ее адреса. Как ни преувеличены были обвинения телеграмм, повод к ним был Думою дан. Она «начала». Но правительство, своим поощрением телеграмм, все-таки ее превзошло и открывало Думе возможность реванша. Однако Дума не только выгод своей позиции использовать не сумела, но ухитрилась и в этом вопросе превзойти бестактность правительства.

Авторы запроса сочли возможным найти, что напечатанные в «Правительственном вестнике» телеграммы заключают в себе «дерзностное неуважение» к высшему законодательному учреждению». «Дерзостное неуважение» – техническое выражение; это подлинный текст известной ст. 128 Уголовного уложения. Но эта статья говорила о «дерзостном неуважении» только к «верховной власти», а не к составу лиц данных законодательных учреждений. Это была заносчивая и несчастная мысль употреблять эти «сакраментальные термины» по отношению к Думе, приравнивать уважение к ней к уважению к верховной власти и в нападках на нее усматривать как бы laesio majestatis. Но членам Думы не следовало, под угрозой уголовного обвинения, требовать от населения почтительного к себе уважения. Во вполне неприличных телеграммах все-таки ничего уголовно преступного не было, и никакой суд за них не мог осудить.

Главное обвинение против правительства должно было быть вовсе не в этом, а в том, что публикацией телеграмм оно примешивало самого Государя к партийным спорам.

По-видимому, запрос это и хотел поставить министрам в вину. Но сказал он совершенно другое. В запросе было изложено: «Печатание подобных отзывов, прежде всего колеблющих достоинство того лица, к которому они обращены, и т. п.». Что это за двусмысленная фраза? Как могла Дума считать, что какие-то телеграммы безответственных лиц способны поколебать «достоинство Государя»? Против этих злополучных слов очень мягко и сдержанно возражали Стахович и Гейден. Набоков стал их защищать, и неудачно. Он говорил, что «если в конечном результате эти телеграммы и не имеют таких последствий, как колебание достоинства Государя, то они, собственно говоря, стремятся к такому результату, потому что несомненно, если бы Государь Император последовал тем приглашениям и предложениям, которые к нему обращались, то этим он поколебал бы свое достоинство». Это из Сциллы в Харибду. Говорить, что в случае свершения каких-то действий Государь поколебал бы свое достоинство, есть просто риторический оборот, недопустимый по отношению к личности «неприкосновенного» Государя. Набоков, очевидно, почувствовал сам, что запутался, и от этой фразы в запросе отказался. Но тогда что же в нем осталось? При исключении этих слов весь обвинительный пункт из запроса исчез. Осталось только возмущение Думы тем, что ей было оказано «дерзостное неуважение». И вместо обличения действий правительства, запрос принял форму ряда вопросов о процедуре и целях печатания телеграмм на Высочайшее имя.

Вот как запрос был изложен:

«1) В каком, вообще, порядке разрешается печатание телеграмм, поступающих на имя Его Величества? На какие учреждения или лица возложен выбор телеграмм для печатания?

2) Последовало ли печатание в данном случае с ведома и согласия Председателя Совета министров?

3) Если печатание подобных отзывов (прежде всего колеблющих достоинство того лица, которому они обращены) последовало с ведома и согласия Председателя Совета министров, то с какими целями оно было сделано?»

Из последнего пункта, как я уже указывал, взятые в скобки слова были опущены.