Самое любопытное, что не сказал ни слова неправды. Я действительно ни разу не был на концертах «Кино», «Воскресенья» или той же «Машины», не говоря о других группах, взлетевших чуть позже – бог миловал. Но избежать прослушивания их песен в позднем тоталитарном СССР или в будущей свободной России было невозможно, не говоря о том, что мы – то есть прогрессивные студенты – не особо и сопротивлялись. Нам даже нравилось. Ну а в процессе прослушивания мы заодно обменивались и какими-то фактами из жизни музыкантов; большинство этих фактов, разумеется, яйца выеденного не стоили и быстро забывались, но какие-то оставались в памяти надолго. Как вот этот обмен любезностями между Макаревичем – он написал весьма тоскливое «Посвящение знакомому музыканту» – и Маргулисом, чьи «Дороги» мне нравились и в более зрелом возрасте.
– Ты чего это?! – крикнула она и отдернула руку.
Это было неожиданно.
– Ну должен же я как-то выразить тебе свою признательность? – спросил я. – Почему бы не так?
– Не делай так больше! – приказала она.
Мне оставалось только согласиться.
– Как прикажете, – я склонил голову в полупоклоне и попытался щелкнуть каблуками.
В общем шуме щелчка, разумеется, не слышно не было.
– Ой, да отстань! – меня ткнули в плечо.
Нашу перепалку прервало появление на сцене новых музыкантов – двух пареньков и девушки. Один паренек держал в руках акустическую гитару, у другого была какая-то дудка, а девушка несла маракасы. Снова вперед вышел Троицкий, который представил это трио как группу «Кэндзабуро Оэ» – я наконец разобрал этот бессвязный набор звуков. Название они, оказывается, получили в честь японского писателя, недавно записали альбом под названием «Япона мама», и этот альбом за небольшую денежку доступен всем желающим в магнитофонном качестве прямо тут, в клубе.
Солистом, к моему удивлению, оказалась не девушка, а гитарист. Он извинился за то, что у них опять неполный состав, пообещал выдать лучшую на свете акустику, но обманул.
Вообще, ребятам очень не повезло выступать после «Кино», которые уже тогда далеко продвинулись по пути к профессионализму; если бы эти поклонники японского писателя вышли на сцену первыми, у них был бы шанс – наши люди любят сирых и убогих. Но эта аудитория только что слушала «Каждую ночь» и «Последнего героя», и ей было, с чем сравнивать.
Голос у солиста оказался неприятным, а временами – противным, недостаток инструментов чувствовался очень остро, даже острее, чем в случае «Кино» – при отсутствии нормальной ритм-секции звук получался очень колхозным и не мог заполнить весь зал. Ребята, конечно, старались – они дудели в дудку и гремели маракасами, пытались хоть как-то заполнить постоянные неловкие паузы голосом, но без долгих репетиций, которых у них, очевидно, не было, получалось лишь хуже.
В середине второй песни – в ней было что-то про гостей – я решился.
– Алла, если хочешь, можем идти, – прокричал я ей прямо в ухо. – Этот рок-н-ролл, пожалуй, мёртв.
Она кивнула, и мы начали пробираться через толпу в сторону выхода.
У дверей, ведущих прочь из клуба, по-прежнему сидел одинокий Врубель и, кажется, что-то рисовал. Заметив нас, он вскочил со стула.
– Уже уходите? – обращался он вроде сразу к нам обоим, но смотрел исключительно на Аллу.
– Ага, пора нам. Скоро «Спокойной ночи» начнутся, там «Ну погоди» обещали. Нельзя такое пропустить!
– Ну раз «Ну погоди», то конечно, – улыбнулся он. – Как вам сейшн?
– Как всегда, на высоте, – Алла продемонстрировала кулак с оттопыренным большим пальцем. – Вспомнишь обо мне в следующий раз?
– О, разумеется! Никаких вопросов, всё как обычно. Это недели через две.
Мы снова обменялись с ним крепким рукопожатием – впрочем, я был уверен, что он забудет о моём существовании сразу же, как только я окажусь за дверью. Всё-таки по сравнению с Аллой я выглядел очень невзрачно.
Когда мы вышли на улицу, уже смеркалось. Я хотел было предложить Алле прогуляться до Таганской пешком, но моё внимание привлекло всё то же «Кино» – они как раз загружали свои гитары в «двушку». Я и не заметил, когда музыканты покинули зал, где они давали концерт.
– Покурим? – спросил я девушку.
Она проследила за моим взглядом и молча протянула руку, в которую я вложил последнюю сигарету. Мы прикурили и начали наблюдать, как «киношники» размещают свои вещи в небольшом по объему багажнике вазовского универсала. Справились они на «хорошо» – я бы на их месте кое-что изменил, чтобы груз не болтался, – но, возможно, у них были свои резоны сделать именно так.
Цой мазнул взглядом по нам с Аллой, и сел на заднее сиденье. Второй гитарист тоже сел сзади, а вот крупный барабанщик занял переднее место. Белобрысый парнишка как-то обреченно захлопнул дверь багажника, уселся за руль и, видимо, повернул ключ зажигания.
Машина фыркнула, дернулась и заглохла.
Рядом со мной приглушенно хихикнула Алла.
Водитель, кажется, что-то осознал, снял автомобиль с передачи – правда, не выжав сцепления и потому с диким скрежетом. И попробовал ещё раз. «Жигуль» снова заглох.