Но мне, и правда, тепло…меня не ранят, не жгут, не дробят мне кости…меня впервые ласкают. И я перестаю бояться, что снова станет больно, что этот арктический лед отморозит мне пальцы, обожжет внутренности, искорежит легкие. Я начинаю верить, что он несет тепло и сможет укутать им нас обоих.
После черноты перед глазами сверкает разноцветная радуга, переливаются сотни оттенков. Я вижу свой собственный рай и смертельно боюсь к нему прикоснуться, чтобы он не исчез.
Нет, мне не страшно умереть… за эти секунды и минуты счастья можно потом навеки упасть в глубокую могилу и позволить засыпать себя комьями земли.
Я чувствовала себя именно так, когда шла на закрытую территорию. Снова одета как можно проще, на голове платок, под ним спрятаны волосы, уложенные в узел, на мне скромная юбка по колено и серый свитер под горло, сверху бесформенное пальто. На ногах сношенные сапоги и толстые шерстяные колготы, потому что холод зверский, и мерзнут слезы и сопли. На ресницах замирает иней, как и на бровях.
Но я не чувствую этого холода, я согрета изнутри, я настолько свечусь и благоухаю, мне кажется этот день самым невероятным. Потому что я снова увижу ЕГО. Потому что…потому что война окончена, и в этом жутком и забытом Богом месте я наконец-то обрела свое мизерное и такое хрупкое счастье. Оно спрятано за семью замками и колючей проволокой, и касаюсь его так редко…но оно все же есть.
Меня провели все теми же путями по узким длинным коридорам. В этот раз вместе со мной досматривали еще одного человека. Он не сказал ни слова, в руках у него была какая-то папка и сумка, ее очень тщательно досмотрели. Он постоянно смотрел на меня, но ничего не говорил. По коридору он шел позади меня с тем же конвоем. Это немного настораживало, хотя, может, он тоже пришёл на встречу с кем-то из заключенных.
В этот раз мы не прошли в другой корпус, в этот раз меня сопроводили по ступенькам наверх в офисное помещение, если вообще так можно назвать здание колонии. По коридору много кабинетов, меня завели в один из них…
На этот раз ждать не оставили…Петр был уже там, и, когда я его увидела, у меня зашлось сердце.
Как будто с огромной высоты я падаю вниз и лечу, лечу так, что дух захватывает и мурашки разбегаются по коже. На нем арестантская роба, но он аккуратно побрит, не так, как было в прошлый раз. На меня смотрит не улыбаясь, а следом заходит и тот человек с чемоданчиком.
Меня это сильно настораживает, и я не понимаю, что происходит.
– На всю церемонию у вас десять минут!
Сказал человек в форме и отошел к двери. Какую церемонию? О чем они говорят? Они сумасшедшие? Что здесь происходит? А что, если… что, если это перед казнью или расстрелом. От ужаса прижала руки к груди, но Петр сделал шаг ко мне, в этот момент его окрикнули.
– Не приближаться! Дистанция!
Но какое это тогда свидание? Я даже прикоснуться к нему не могу! Что он придумал?
Резко обернулась и ощутила бешеное биение сердца. Человек с чемоданчиком надел на себя рясу и тиару, на его груди красовался большой серебряный крест. Боже…это что, последняя исповедь при мне? Петр хочет попрощаться? Его приговорили?
Наверное, я не просто побледнела, а буквально похолодела от ужаса.
– Прежде чем я проведу церемонию, мне нужно знать – согласна ли невеста…
– Марина, – голос Петра прозвучал так оглушительно, что мое сердце стало биться с адской силой до боли в ребрах. – Ты согласна стать моей женой? Этот человек обвенчает нас сегодня…прямо здесь и сейчас. Ты согласна стать моей навечно? Перед Богом?
В горле пересохло, и затряслись колени, я судорожно схватила ртом воздух. Наверное, мне слышится… или я сплю. Боже… я ведь не слышу это на самом деле?
Глаза начинает печь, так печь, что мне очень больно, и я чувствую, как они наполняются слезами.
– У меня нет роскошного букета, у нас не будет шествия по зале, не будет гостей, свадебного платья и фаты, не будет прекрасных колец…только эти. Но у тебя будет моя черная душа и мое черное сердце…если они все еще тебе нужны.
Кивает на стол, и только теперь я вижу на обыкновенном блюдце со щербатым краем два сложенных вместе обручальных кольца.
– Ты согласна?
– Да…, – очень тихо, – ДА! Боже! ДА! – оглушительно громко, чувствуя, как по щекам градом покатились слезы.
Глава 14
Было время, когда я пытался забыть, пытался не думать о том, каково это обнимать ее, каково это ощущать ее пальцы на своем лице. Если не видеть, если никогда не приближаться, то я перестану голодать по ней. И ни хера…ни хера я не смог забыть, не смог не думать, не смог не вспоминать и не ощущать фантомные прикосновения к ее шелковистой коже.
И сейчас…когда мы остались наедине, и касаюсь своей щекой ее щеки, когда я полной грудью втягиваю в себя этот невероятный аромат ее кожи, моя одержимость выходит из-под контроля, она становится огненно-испепеляющей.