– Б*яяядь, Петя! Я в тебе никогда не ошибался! Я знал, что ты не откажешь…знал. Ты сердце этой страны, ты ее душа. Смести тебя, означало уничтожить наше государство, лишить его целостности. Я тогда не успел…меня командировали нарочно. Я бы и тогда не позволил, чтоб тебя вот так…Знал, что не умер. Искал долго. Ты хорошо спрятал все концы.
– Но не так уж и хорошо, если ты нашел.
Смеется и хлопает меня по плечу.
– Помнишь, что говорил Филатов когда-то, когда мы шли в разведку. Он говорил, что погубить операцию может только две вещи – трусость и женщина. Но если трусу можно выстрелить в спину, и он все равно пойдет дальше…то с женщиной трудно соперничать. Твоя женщина привела меня сюда.
Отвернулся и отошел к столу. Мысль о Марине больно резанула по венам, так больно, что стало тяжело дышать.
– Прежде чем начнем, я хочу ее увидеть.
– Палевно…особенно если учесть, что она тебе никто.
– Я не спросил у тебя твоего мнения, я сказал, чего хочу. Ты устроишь нам встречу…и найди священника.
– Хочешь исповедаться?
Посмотрел на него исподлобья.
– Возможно. Кто знает, выживу ли я. Покаюсь в грехах. И еще…мне нужна информация про некоего Захарчика. Он был корешем Николая и остался на воле…мне нужно, чтобы он слил мне информацию, и как можно быстрее. Дай бумагу.
Рогозин протянул мне лист и ручку, и я быстро набросал ему те сведения, которые должен был получить для Деда.
– Если не узнаешь для меня, то вместо побега повезешь на кладбище. У моего протеже, чье имя я себе взял, есть должок перед Дедом.
– Инфа завтра будет у тебя… женщина и священник – через неделю.
Протянул мне руку, и я крепко ее пожал. В крови вскипел адреналин и зашкалил с такой силой, что потемнело перед глазами.
***
– Эй, соседка! Тебя на свиданку зовут, через меня передали маляву. На, читай.
Ткнула мне в руки записку, и я от неожиданности выронила сырое яйцо на пол. Желток растекся, и Валя, всплеснув руками, принялась его вымакивать тряпкой, пока Лариса Николаевна хлопотала над завтраком.
И все. Одно предложение. Всего лишь несколько слов, и в них ничего нет, а я вижу его лицо и слышу его голос. Меня шатает от счастья, шатает от удовольствия, подбрасывает от адского наслаждения этим пониманием – хотел меня видеть и сделал ради этого все. Сдержал свое слово. Айсберг всегда держал свое слово. Я помню, как он говорил мне:
Он говорил это в один из наших лучших дней вместе, когда мы были на яхте, и в моей комнате ежедневно стояли вазы с цветами.
Я всегда знала одно – если Айсберг сказал, значит так оно и будет.
Все эти дни после нашей встречи я перебирала в памяти все, что он говорил, то, как прикасался ко мне. Как будто вышла из непроглядной тьмы на свет, как будто вынырнула из черного тоннеля тоски в ярко освещенный ароматный уголок природы. И я настолько привыкла находиться во мраке, находиться в кромешной темноте, что от этого фантастического снопа яркости сводит судорогой все тело и болят склеры. Мне хочется одновременно и закрыться от этого света, и вынырнуть к нему ближе, отогреться в его лучах. Но ведь этот свет может оказаться губительным, может оказать смертельным, как и само солнце. Но, к моему удивлению, моя кожа не обуглилась, а кости не превратились в пепел, и свет меня не уничтожил…Этот арктический, яркий и ослепительный огонь. Он отразился от самого холодного льда и превратился в благодатное тепло.
И мне так страшно, что я обожгусь или замерзну насмерть, если поверю в это раннее холодное солнце, что я непременно погибну, если все же позволю себе раствориться в этих лучах и дотронусь до них своими жадными руками.