Первая леди. Тайная жизнь жен президентов

Она предложила Винчестер переночевать в гостевой комнате на третьем этаже и не забыть про вечернее платье. «Я не хочу, чтобы вас задержали утром все эти плохие актеры. Обед состоится».

Хотя на публике она никогда не позволяла себе расклеиться, Уотергейт нанес тяжелый урон здоровью Пэт Никсон; ее бессонница усугублялась, и она чувствовала, что ей нужно держаться молодцом. Она также потеряла вес, и начали циркулировать слухи о том, что она пьет, хотя ее верные помощники отразили нападки, сказав, что в конце долгого дня она иногда позволяет себе коктейль и сигарету.

=«Уотергейт — единственный кризис, который меня подкашивает, — сказала Пэт своей дочери Джули. — Он никогда не кончится. И я знаю, что не доживу до оправдания».

В письме из дома Эйзенхауэров в Геттисберге, штат Пенсильвания, Мейми написала: «Дорогая Пэт, это не церемонное приглашение, но я бы хотела, чтобы вы пришли сюда, когда президент занят, — вы можете здесь отдохнуть, погулять, почитать и посплетничать со мной — имейте в виду, все будет конфиденциально». Она подписала записку «Любящая вас, Мейми Э.» и ни разу не упомянула Уотергейт, но смысл послания очевиден: она знала, как Пэт нуждается в месте, где можно укрыться.

Пэт категорически возражала против решения ее мужа предъявлять следствию транскрипты/стенограммы/расшифровки пленок с тайно записанными разговорами, касающимися Уотергейта. Она заявила, что их нужно уничтожить (желательно сжечь), и ей было больно, что муж так и не спросил ее мнения, прежде чем они были предъявлены следствию. К этим пленкам, сказала она своей близкой подруге Хелен Драун, следует относиться как к «частным любовным письмам», предназначенным «только для одного человека». Она была отчаянно предана своему мужу, которого поддерживала почти на протяжении тридцати лет его политической карьеры.

Лидер меньшинства в Палате представителей республиканец Джон Дж. Роудс заявил группе журналистов на рабочем завтраке, что президент должен рассмотреть вопрос об отставке, чтобы избежать импичмента. «Если Никсон придет к выводу, что он уже не может быть эффективным как президент, он предпримет шаги в этом направлении, — сказал Роудс. — Если он уйдет в отставку, я бы принял это». Отставка, по его словам, «вероятно, была бы полезной» для партии.

В тот вечер Роудс встретился лицом к лицу с Пэт Никсон в цепочке встречающих на званом вечере на Капитолийском холме.

— Как дела, миссис Никсон? — спросил он.

Когда фотограф попросил их улыбнуться для снимка, она сказала, поджав губы:

— О, да. Давайте улыбаться, будто мы любим друг друга.

— Миссис Никсон, — ответил Роудс, — все не так, как вы это услышали.

— Да, — холодно отрезала она, — это то, что у всех на устах.

Весной и летом 1974 года, перед отставкой своего мужа, она провела большую часть времени в своей светло-желтой спальне на втором этаже резиденции, став пленницей Белого дома. Она по-прежнему отвечала на столько писем, сколько могла, созерцая великолепный вид на Национальную аллею. Она также читала книги о дружбе и любви, а около одиннадцати часов заказывала кофе и салат или суп от шеф-повара, которые подавали в час дня. Часто кофе был единственным, к чему она прикасалась на подносе. Напряжение нарастало, и дворецкие торопились подать обед Никсонов, потому что, когда они садились, в Семейной столовой царило полное молчание, из-за которого пять минут казались часом. Временами президент тщетно пытался разрядить обстановку. Однажды утром он взглянул на жену и сказал: «Ну надо же, какой прекрасный костюм на тебе, Пэт, ты выглядишь прекрасно. Он мне нравится». Она ответила немного резко: «О, Дик, у меня этот костюм уже много лет. Ты видел его раньше. Тебе известно, он не новый».

В День святого Валентина в 1974 году, за шесть месяцев до отставки президента, Никсоны совершили редкий выход, чтобы поужинать в ресторане сети «Trader Vic’s», расположенном недалеко от Белого дома. Корреспондент информационного агентства United Press International Хелен Томас и репортер сети телевизионного вещания CBS Лесли Сталь узнали, что чета там будет, и заказали столик поблизости. Никсоны привели с собой лучшего друга президента, Бебе Рибозо. После ужина они встали, чтобы уйти, но Томас и Сталь попытались опередить их и задать вопросы. Две женщины-репортера подумали, что добудут сенсационный материал, но как только Никсоны вышли на улицу, к их лицам потянулись микрофоны и камеры репортеров, которые ловили удачу у входа в ресторан. Сталь и Томас оттеснили; все хотели спросить президента об Уотергейте. Когда Томас взглянула влево, она увидела, что кто-то остался позади: это была Пэт Никсон. «Как дела?» — спросила Томас. «Хелен, — сказала первая леди, и ее глаза наполнились слезами, — можешь ли ты поверить, что со всеми неприятностями, которые были у Дика, всем давлением, которое он испытывал, он сделал это для меня?» Томас потеряла дар речи: она подумала, что президент был должен своей верной жене гораздо больше, чем ужин в ресторане.