Первая любовь Густава (СИ)

Без живого топлива нет ни малейшего шанса вернуться. Нет и надежды, что местные формы жизни сами когда-нибудь его откроют или начнут производить, — излучение звезды слишком сильно, и на этой планете состав крайне нестабилен. Капитану в голову приходит идея — топливные клетки не сильно отличны от клеток управляющих, от того роя, в который пересаживают сознание космонавтов для долгих перелетов. Что будет, если их скрестить? Если бы топливо могло само о себе позаботиться… Конечно, кого-то придется пустить на эксперименты, но это поможет остальным. Пусть всё будет честно. Используем тех, кто не критичен на обратном пути. К примеру, этнографа. А потом лингвиста. Ботаника. Зоолога. Хранителя законов. Старпома. Связиста-жену.

В конце остались только сам капитан, его инженер-биолог и море нового, разумного топлива, которое сам капитан разумным или, упаси боже, имевшим хоть какие-то права ни в коей мере не считал. В отличие от Марата, внимательно присмотревшегося к своему детищу и против воли начавшего ему сочувствовать.

Всего тысячу лет назад он полагал себя благородным страдальцем, обреченным на испытания. Но приходит безумный тиран со смелыми идеями, берет под свое крыло молодого глупца, верящего, что цель оправдывает средства, — и вуаля, вокруг уже десятки тысяч представителей нового народа. Радостным роем они трудятся во имя общего процветания и столь размытой цели, что просто диву даешься, почему в неё вообще кто-то верит. И решение с топливом налицо — теперь его не только выращивать проще, теперь оно само следит за тем, чтобы не сгореть на солнце раньше времени. Только и надо было, что смешать два типа клеток — команды и топливных бактерий — и подвести под это удобоваримую объяснительную базу из мифов о происхождении и сказок о будущем. Угу, и всего-то почти весь экипаж для этого вырезал его добрый капитан. И как будто ради дела, а не потому что чем больше живых представителей своей расы, тем больше должна быть масса ракеты и тем больше топлива придется потратить.

Марат не боялся взглянуть правде в глаза: наверняка на обратном пути и его самого пустят в расход. Больно велика разница между возвращением домой чудовищем, перебившим ради билета обратно всю команду, или жертвой обстоятельств, которая смогла затаиться, свергнуть безумного ученого и, ничего не поделаешь, воспользоваться его разработками в целях предотвращения повторения трагедии. Биолог ни на секунду не сомневался, какую из двух карт разыграет Иван Карлович.

Черт, Марат ведь уже даже не помнил их настоящих имен.

Из раздумий его выдернул ненавязчивый звук открывшегося лифта — Богдан Иванович, ради уединения утром покинувший головной офис компании, вернулся. И, что было крайне непривычно, не один, а со спутницей — какой-то развязной девицей с суровым взором и полной безвкусия одеждой. Секретарь вежливо поклонился, ожидая указаний, как вдруг осознал: картинка отдавала чем-то знакомым.

— Марат, будьте добры, позаботьтесь, чтобы нас некоторое время не беспокоили. Я обещал угостить даму кофе.

Тот кивнул, стеклянными глазами разглядывая посетительницу. Она. Никаких сомнений — она. Неужто вернулась с того света? Марат помнил, сколь мало уцелело от найденного в реке тела. Даже хоронить не стали, сбросив обратно. Но, вопреки виденному, Матильда во плоти стояла перед ним — живая, неумолимая и… и снова рядом. Патриарх приблизился и прошептал на самое ухо:

— И я предпочел бы, чтобы Иван Карлович остался не в курсе визита.

— О, поверьте, ни словечка. Ни в коем случае.

Удовлетворенно кивнув, Богдан Иванович повел развязную девицу дальше. Та скользнула по Марату глазами — совершенно не узнавая — и прошла следом. Секретарь медленно осел за свою конторку, попытался вернуться к работе, но в итоге откинулся в кресле и уставился в потолок.

Планы капитана были всем хороши. Кроме того момента, что всегда учитывали только самого капитана. А этот мир, хоть и походил на холодную вселенную разумных законов природы, из которой они прибыли, имел внутри странную червоточинку. Нет-нет да и находила в нем виноватого кара, любовь сметала препятствия, а вера оказывалась не слабее силы притяжения — и случалось это гораздо чаще статистической погрешности. Настолько чаще, что даже Марат — прагматичный и верящий в науку — в свое время предпочел перестраховаться, и неприметный мужской перстень — свадебное кольцо Густава — лежал сейчас где-то в глубине архивов прайда. Прямо на альбоме с высушенным ирисом, переписанными дамской рукой стихами, несколькими набросанными её же рукой шаржами и милым портретом молодой семьи. Чахоточная барыня и робкий набожный стряпчий. Учитывая, сколько жару задала эта парочка двум бессмертным существам еще в прошлую их встречу, теперь, когда Густава обратили, а Матильда явно стала кем-то непростым, Марат никаких иллюзий насчет будущего не строил.