Первая научная история войны 1812 года

Однако вернемся к прозе…

Известный литератор-роялист (подчеркиваю — не бонапартист), современник 1812 года Франсуа Ансело, прибывший в 1826 году в составе дипломатического посольства на коронацию Николая I (почему-то данный источник полностью обойден вниманием исследователями войны) весьма точно сформулировал суть начавшейся войны: «Именно к этому стремилась Англия, для которой мир был бы крушением всех надежд и чья политика, терпевшая поражение повсюду в Европе, состоявшей тогда из наших союзников, избрала Москву своим последним оплотом».⁵³ На самом деле, враждебная к России Англия (вернее, ее тогдашнее правительство и правящий класс) умело воспользовалась своим «последним прибежищем» — маниакальной завистью к Наполеону бездарного «самодержца» Александра, готового принести любое число своих подданных в жертву собственному нездоровому эгоизму.

На 24 июня в Вильно был назначен бал. За несколько часов до его начала Александру I доставили эстафету из Ковно, в которой сообщалось о переправе французов через Неман. «Я этого ожидал, — спокойно заметил он, — но бал все-таки будет».⁵⁴ В этой короткой фразе и ситуации — весь русский царь: он прекрасно знал, что провоцирует войну, ему абсолютно плевать на то, что для сотен тысяч русских людей начинается великая трагедия — и он совершенно не понимает, что надо все отложить и лишь заняться обеспечением либо обороны, либо срочного отступления. Как мы скоро узнаем, каждый потерянный час в ближайшие дни и недели будет стоить десятки тысяч жизней русских солдат и офицеров, т. к. Первая и Вторая русские западные армии будут разделены вторгшимися и быстро продвигающимися корпусами Великой армии.

Образованнейший и глубоко мыслящий, переживающий за свою родину канцлер Н.П. Румянцев (1754–1826) всеми силами пытался остановить курс Александра на войну с Наполеоном. В своих записках о 1811 годе дипломат А.П. Бутенев (1787–1866) повествует: «Он порицал открыто направление, которое принимали политические дела, и остуда между императорами Александром и Наполеоном, грозившая уничтожением союза, коего он заявлял себя приверженцем, внушала ему тревожные опасения. К чести его надо заметить, что он поступал искренне и последовательно, хотя и вопреки тогдашнему общему настроению».⁵⁵ В процитированном документе, кстати, мы снова видим, что именно в России, а не во Франции стремились к войне. Разразившийся конфликт сильно ударил по его здоровью — Румянцева разбил паралич: как же это контрастирует с бессовестным и безответственным поведением царя (бал…). Комплекс ничтожества, усугубляющийся постоянными поражениями (в которых он же сам и был виновен), толкал Александра Павловича к новой схватке, о жертвах он не задумывался. «12 лет я слыл в Европе посредственным человеком; посмотрим, что они заговорят теперь», — проговорился он А.П. Ермолову в 1814 году.⁵⁶

Трагическое и комическое в Истории часто совершают совместные дружеские прогулки. Хотя Россия начала готовиться к войне на несколько лет раньше Наполеона, несмотря на то, что русское командование понимало, что скоро начнется вторжение, как только оно началось — в русском штабе начался бардак и почти паника. Вот как первые три дня войны описывает в своем дневнике адъютант князя П.М. Волконского (1776–1852: управляющий свиты Его Императорского Величества) Николай Дмитриевич Дурново (1792–1828): «13. Я был еще в постели, когда Александр Муравьев пришел мне объявить, что французы перешли через нашу границу… Весь день мы делали приготовления. Говорят, что город будет взят штурмом. Приходят, уходят, рассуждают, и никто не понимает друг друга. Генерал-адъютант и министр полиции Балашов отправился на переговоры с Наполеоном. …Вечером за мной прислал князь и приказал взять под арест нашего гравера, который ему написал дерзкое письмо.

14. В три часа утра я покинул Вильно вместе с полковником Селявиным и многими офицерами Главного штаба. …Французы вошли в Вильно. Русские сожгли мост через реку. Мой слуга пропал вместе с двумя моими лошадьми и со всем багажом. Надо сказать, это довольно неприятное начало войны.

15. …В Сорокполе я с Александром Муравьевым остановился в имении, принадлежавшем дедушке моей очаровательной Александрины. Она бросилась в мои объятия. …Мы провели восхитительный вечер. …Через несколько часов французы станут хозяевами и земли и моей любимой. Они ею распорядятся по законам военного времени. Не имея возможности предложить ей экипаж, я не мог взять ее с собой: потеряв своего слугу и свой багаж, я остался одинок и беден, как церковная крыса».⁵⁷