Первая научная история войны 1812 года

Невежество, лень, языковой барьер, долгие десятилетия культурной изоляции от Запада при СССР оказали самое печальное воздействие на отечественную историографию. Относительно конкретно рассматриваемого вопроса я лишь скажу, что еще в 1913 году в Нью-Йорке вышла монография (есть в моей коллекции) доктора Ашиля Роуза «Наполеоновская кампания в России, год 1812: медико-исторический /анализ/».⁹³ Автор подробнейшим образом исследовал письма, рапорты, мемуары, сравнил численные показатели — и читатель понимает, что главным фактором воздействия на армию Наполеона в 1812 году была не русская армия — а болезни (коих он, профессионал, выделил несколько десятков). Причем, все эти болезни начались еще в первые дни войны. Вторым фактором влияния Роуз называет холод во второй период войны. В этой связи боевые действия фактически оказались автору неинтересными вообще.

Ни один из отечественных исследователей об этой книге не знал (или умело скрывал…). Если бы мои «коллеги» относились к истории как к науке, то они не имели бы права пренебрегать выводами, открытиями (как если бы физики или химики до сих пор из собственной прихоти писали бы мнения монахов и алхимиков средневековья как актуальные сегодня). Я повторяю один из принципов моего методологического подхода: пока вывод исследования (книги, статьи) нашего коллеги-историка не оспорен, этот вывод есть научное достижение, и мы (вы) обязаны его почитать за верное. Это же касается и вывода моей монографии 2004 года («Правда о войне 1812 года») о характере войны: в 1812 году была кампания очередной антифранцузской коалиции — и с этим спорить физически невозможно, ибо это юридически следует из коалиционных договоров и типологического сравнения произошедшего в 1812 году с предыдущими пятью антифранцузскими коалициями.

Приведу еще один важный и показательный пример: еще в 1977 году (переиздана значительным тиражом в 2002 и 2010 гг.) в Кембридже была опубликована монография одного из крупнейших в мире специалистов по наполеоновским войнам, профессионального военного, а затем историка Дигби Смита «Армии 1812 года». В ней автор провел колоссальную работу, изучив все ведомости по всем корпусам за несколько месяцев кампании — и даже составил диаграммы снижения численности.⁹⁴ Исходя из его исследования, Великая армия сократилась наполовину уже ко времени вступления в Витебск летом (пока не было ни одного крупного сражения). Более того: снижение численности войск практически не коррелирует с боями, а лишь с болезнями летом и с болезнями и с холодом зимой 1812 г. Для кого кадровый военный, а затем значительный ученый-историк старался? Кто из отечественных «специалистов» (а уж тем более обывателей, читающих «на заборе» в интернете или еще хуже — в государственных учебниках) знает это исследование или использовал его главные выводы? Сколько десятилетий должно пройти, чтобы достижения ученых достигли работ их «идущих особым путем» коллег, а затем университетских, школьных учебников, документальных фильмов и массового сознания? Сколько можно жить сказками и пропагандистскими мифами про «бравые» атаки и «героическое» отступление до зимы? «Бравые» ребята, которые отдавали жизнь за «свистящего» в Петербурге царя, безусловно, были — но не их самопожертвование стало основным (или даже второстепенным) фактором снижения численности армии противника. Мы должны научиться разделять науку, так сказать, лабораторные исследования и эмоции, взвинченные казенной пропагандой (выгодной только трусливо сбегающим «царям»).

Итак, небоевые потери были преобладающими и определяющими. После внимательного анализа влияния эпидемий и падежа лошадей июня — июля изучение чисто военных подробностей становится значительно менее интересным, т. к. снижается их значимость. Это уже более история физиологических мучений, а не соревнование профессиональных военных.

Читая документы и мемуары офицеров Вермахта 1941 года, поражаешься схожести многих явлений: описание жары, болезней, ужасных дорог, нищеты населения (которое, кстати, было вполне общительным и вело себя неагрессивно). Но еще в 1812 году великий и проницательный писатель Стендаль (Мари-Анри Бейль: 1783–1842), состоявший при Великой армии по интендантской части, записал свои эмоциональные впечатления от России: «Я стою озлобленный под высохшей березой в небольшом лесочке, полном пыли, прошлогодних листьев, сухих веток и муравьев. Девять часов мы передвигались в пыли, без воды; еще и книг нет… С тех пор как я узнал Милан и Италию, все, что я вижу, отталкивает меня своей грубостью. (…) В этом океане варварства ничего не вызывает отклика в моей душе! Все грубое, грязное, зловонное — и физически, и морально».⁹⁵