Первая партия (СИ)

— Надо во что-то верить, чтобы вынести смерть и принять её, как данность, — ответил Иноичи долгую паузу спустя. — Во что-то намного большее, чем ты сам, окружающее пространство и политическая философия родины. Тогда в жизни всегда будет место свету.

— И во что же ты веришь?

— Я и сам до конца не понимаю, — мягко улыбнулся Иноичи. — Я думаю, мало кто вообще способен найти нужные слова на языке, иначе моя вера не была бы больше меня в геометрической прогрессии… а она именно такая. Некоторые ведь вообще её не находят. Шикаку, например, всё ещё в поисках. Чоза, кажется, нашел через мемуары Фугена. А твой учитель и наш Хокаге… думаю, когда встретился с тобой в лесу несколько дней назад.

Орочимару тяжело вздохнул. Сардонически ухмыльнулся.

— Дожили. Теперь и мне надо во что-то верить, а не только полагаться на науку и факты.

— Один мой племянник верит, что наш мир круглый, — брякнул Иноичи.

— Естественно, круглый, — фыркнул саннин.

— И что звёзды — это такие же миры, как наш!

— Поразительный полёт мысли.

— И что однажды мы сможем путешествовать между этими мирами!.. Глупо? Возможно. Но это тоже-

— Скорее всего, лет через семьдесят, — перебил его Орочимару.

Иноичи вдруг пришла идея в голову.

— А может, лет через пятнадцать?

— Хорошая попытка, но нет, — уже не с такой печальной улыбкой покачал головой саннин.

— Так… А… Археология? Нет? Что там ещё есть… История? Театр? — спохватился. — Да! Слушай, как только Шикаку наденет шляпу, нам ведь срочно нужен театр! И психиатрическая клиника! Вообще, госпиталь тоже было бы неплохо поднять с колен, хотя, я, конечно, не намекаю!..

— А верить-то во что? — со вздохом перебил его Орочимару.

— В себя?..

— Было.

— В других?..

— Проехали.

— В любовь?..

— К кому?

— В научно-технический прогресс, просвещение общества и эволюцию норм морали и этики? Только без попытки отмены смерти.

Орочимару по-совиному наклонил голову вбок. Прикрыл глаза в глубоком раздумье.

Иноичи даже показалось, будто змей заснул. Но не могло такого быть, конечно.

— Пока сойдёт, — ответил саннин долгую паузу спустя, не размыкая глаз.

— Пока сойдёт, — с облегчением выдохнул Иноичи.

А сам подумал: в силу раскаяния… в прощение… в любовь, существующую вне пространства и времени… в великое добро, на которое способен даже незначительный человек… в прекрасное…

Это всё придёт. На грани жизни и смерти, или во вторник утром за чашкой кофе, или в пятницу после весенней грозы.

Оно приходит.

Оно придёт.

Комментарий к 9. Иноичи

Канонная реабилитация Орочимару мне всегда казалась немного странной. Отказ от гордости, признание своих ошибок и раскаяние не совсем так работают, согласно Достоевскому и вообще всем мыслителям двадцатого века, травмированным… многим.

Кстати, не знаю, обратили ли вы внимание, но чеховское ружьё с Орочимару появилось ещё в первой главе; я тот диалог с Канкуро продумывала месяц, наверное.

Скажите мяу, пожалуйста, это был честный труд с моей стороны :3

========== 10. Шикамару ==========

Отец выглядел особенно уставшим, когда Шикамару вернулся домой после отборочного тура. Уставшим и пьяным. Они с дядей Иноичи молчали, не глядя друг на друга, а на столе их разделяла пустая бутылка чего-то крепкого. В животе тогда тяжело ухнуло осознание, что им было уже известно про Ино, про Чоджи… про самого Шикамару…

Они никак не отреагировали на его приход. Между ними висело тяжелое молчание, обусловленное не менее тяжёлыми мыслями.

Лучше после этого не стало.

Отца часто не было дома. Мама фыркала на его отсутствие, но молчала. Шикамару логически понимал, что экзамены на чуунина требуют полного внимания главнокомандующего, но чтобы настолько?

Настолько, чтобы не найти времени на тренировку собственного сына?

Шикамару мог бы справиться и сам, разумеется. В библиотеке было достаточно свитков с самыми разными техниками — клановыми и не клановыми. И он изначально не планировал слишком усердно готовиться. В конце концов, на его стороне всегда была логика, чего нельзя сказать о других оппонентах. И он бы филонил, разумеется, предложи отец физическую тренировку — опять же, хорошая стратегия бьёт большие пушки. Но полного отсутствия интереса к себе Шикамару не ожидал.

Сколько он себя помнил, людей всегда не устраивал его подход к делу. Бесконечные нотации о том, что «жизнь — это движение», выводили из себя. А толку-то, что движение? Теперь нестись, сломя голову, неведомо куда и непонятно зачем? А смысл? Всё нужное приходит естественным образом, само собой. В таком случае, не лучше ли подождать или потерпеть, чем лезть из кожи вон? К чему эта… иррациональная суетливость?