«Вторник» — констатировал про себя Итачи, глядя вниз. Расписание дождя знал каждый житель города. В понедельник с ветром, в среду морось, в четверг с грозой, в пятницу тоже морось. Суббота зависит от хорошего поведения жителей, но обычно пасмурно с периодическими осадками. В воскресенье днём с одиннадцати до половины шестого обязательно солнце. По национальным праздникам дождь весь день, но зато ночью можно посмотреть на звёзды.
К сожалению, магазины по выходным не работали, а в понедельник Акацуки всем составом обязывали заниматься мелкой административной работой, поэтому за лекарствами Итачи выходил именно во вторник, ну или в среду, если удавалось дотерпеть. Когда нужда перерастала в крайнюю необходимость, он поднимался наверх, выходил на смотровую площадку и заглядывал вниз. Разноцветный поток зонтиков, чуть расплывчатый от влаги и собственного ухудшающегося зрения, не прекращал своего двустороннего течения в дневной час. Полюбовавшись на него минут пять, Итачи всякий раз вздыхал настолько глубоко, насколько позволяли больные лёгкие, прикрывал глаза и прыгал вниз. Пары секунд абсолютной свободы во время падения ему хватало ровно до следующей недели. Конечно, в нужный момент нужно было использовать чакру. «Ещё рано» — каждый раз напоминал себе Итачи. «Ещё не время». И потом, ему не хватало наглости испортить чужие зонтики такой нелепой смертью. Если они изначально не красные, то их не отмоешь. Было бы жаль.
Если внизу находились дети, их всегда восхищало чужое падение; они находили трюки с шуншином и акробатикой чем-то волшебным. «Дядя летит! Мама, мама, смотри!». Было бы некрасиво со стороны Итачи и это детское ощущение чуда украсть и испортить. Тем более, что взрослые таковое и без него в своих чадах подавляли, повторяя им, журя, что это вовсе не падение какого-то дяди, а «снисхождение одного из господ наших, защитников города, помощников Госпожи Ангела и Бога нашего». Итачи понимал, что родители не виноваты в своей подверженности наглой государственной пропаганде, но его раздражала та почесть, которую ему оказывали местные жители. Нет ничего ни красивого, ни святого в убийце на золотом пьедестале. Только внушать это было уже бесполезно: горожане давно представляли Акацуки пантеоном богов во главе с Пейном и Конан.
Фарисейство.
Помявшись с ноги на ногу, Итачи спрыгнул.
Одна секунда… две…три…
На четвёртой он извернулся в двойной кульбит, вышел через него в шуншин и мягко, с кошачьей грацией, приземлился на носки, почти не вызвав брызг, и, амортизируя, перенёс вес на пятки, а с них и на заднюю часть тела. Выходить из падения надо уметь. Выходить из падения красиво — базовый навык любого АНБУ.
— Мама! — послышался детский голос из-под жёлтого зонтика, разрисованного собачками. — Мама, а я так тоже научусь, когда стану чуунином?
Ответа родителя Итачи не стал дожидаться. Дотронувшись до своих уже намокших волос, он вдруг вспомнил, что опять забыл широкополую шляпу. Впрочем, ладно. Но это означало, что стоило поспешить — в башне уже который месяц были проблемы с отоплением. Можно было бы, разумеется, по возвращении прогреться через собственную стихию огня, но сильное обезболивающее и чакра обычно приводили к казусам. И происшествиям.
Благо, необходимая ему аптека находилась всего в квартале от главной башни. Двадцать минут пешком, пять с половиной ленивым шуншином, три с четвертью быстрым и минута сорок пять секунд уровня «о, ками, я забыл выключить утюг, а в нём ещё и воды нет, и он в горизонтальном положении» — тот самый, который, как говорили в АНБУ, скоростной режим «просто пиздец». В теории, можно и быстрее, но только у Шисуи получалось бить рекорды, не проламливая стены, не снося столбы, не выворачивая деревья и не затаптывая гражданских. На счету Итачи был всего один уничтоженный фонарь, прогнувшийся, но не сломавшийся.
Итачи принял стратегическое решение использовать быстрый шуншин, так что когда он потянул на себя дверь аптеки, волосы всё ещё можно было не выжимать.
— Учиха-сан! — воскликнула бабушка за прилавком. — Опять вы вымокли до нитки! Куда же это годится, с вашим-то здоровьем?
Итачи подавил в себе почти детское желание неловко улыбнуться.
— Каори-сан, — мягкий неформальный кивок. — Мне как обычно.
— Ясно, ясно… Ох уж эта молодёжь, — пробурчала бабушка, удаляясь в подсобку. — Совсем себя не бережёт! Хоть бы ещё витамины пропил!..
Итачи привычно пропустил чужие переживания мимо ушей. Он не собирался жить долго. Ниндзя вообще не свойственно дотягивать до пятидесяти. Ему нужно было ровно столько, чтобы представлялось возможным расплатиться перед Саске, то есть, в теории, ещё лет пять максимум. И всё. Вместе с ним уйдёт из коллективного сознания последнее бельмо на репутации Учиха и начнётся новая глава жизни как для брата, так и для клана.
Бабушка замерла в проёме подсобки, прижимая к себе два пузырька с лекарствами и книгу.
— Учиха-сан, — её голос звучал неуверенно.
— Да?
— Это ведь ваша фамилия, так?
— Да, — медленно и настороженно ответил Итачи.