Первая после бога

— Дира! — лихо, со столбом пыли, неизвестно откуда взявшейся на чисто выметенной брусчатке, экипаж, из которого зарёванная мордочка кузины высунулась, показался спасительной колесницей самих Близнецов. — Прыгай!

Кассел действительно прыгнула едва ли не ласточкой. И ящер вперёд рванул с таким же энтузиазмом, с каким и притормозил — хирург даже дверцу закрыть не успела.

— Ты чего ревёшь? — проворчала врач, устраиваясь на сидение ровнее.

— Потому что ты меня убьёшь, — жалобно всхлипнула Бэра.

— За что?

— Ну так ведь… Вся эта затея с иллюзионом моя идея. Ты такая одинокая, несчастная, вот я и…

Сестрица косилась на Диру, как нашкодивший котёнок — виновато и жалобно.

— Понятно-о, — протянула Кассел, пытаясь сообразить, что же ей такое сделать: заржать, как полковой кобыле, или разрыдаться. — То есть актёришка с розами — это попытка мою личную жизнь устроить?

— Нет, ты не думай. И спектакль настоящий, и актёр. Они как раз место искали для постановки. А ему ты и вправду понравилась. В смысле, потом понравилась. Я только помогла чуть-чуть. Но всё взаправду, — частила Бэра, не забывая трогательно всхлипывать.

Дира молчала. Конечно, сказать можно многое, да только что это изменит? И, в конце концов, закрытое из-за иллюзионистов отделение на данный момент не самая большая проблема.

Глава двенадцатая. Некоторым людям кора головного мозга достаётся в наследство от дуба

Несомненно, для души и самопознания страдания вещь крайне полезная. Но больно уж неудобная. Особенно некомфортно, когда ничем, кроме как муками и самосожалением, себя занять не можешь. Вроде бы в таком состоянии полагается лежать на кровати, да в подушку рыдать. Дира поначалу так и делала: день провалялась, два. Правда, с рыданиями ничего путёвого не вышло — не плакалось. Наверное, именно поэтому на третьи сутки она собственную спальню возненавидела.

Впрочем, весь дом радости не приносил, потому что достойного занятия предложить не мог. Читать? Ну, во-первых, Кассел попросту разучилась воспринимать абстрактную, к профессиональной деятельности не относящуюся, информацию. А, во-вторых, машинальное переворачивание страниц, без понимания написанного, чтением можно назвать только с большой натяжкой. Как тут за перипетиями героев следить, когда мысли блуждают за полгорода от родового особняка, где-то около кабинета главврача больницы экстренной помощи?

Ну а других дел для доктора в поместье не нашлось. Хозяйство управлялось твёрдой маменькиной рукой. Впрочем, судя по выцветшим кое-где обоям, поцарапанному паркету, сколах на мебели и потёках на окнах со своими обязанностями леди Ван’Кассель справлялась не слишком хорошо. Но Дира сомневалась, что у неё получится лучше. Про необходимость ремонта родительница не первый год талдычила. Но на содержание такого монстра, как их дом, средства требовались тоже гигантские.

Посетителей Кассел принимать отказывалась. Да и не сказать, что они у въездных ворот в очередь выстраивались. Общения с доктором жаждала только мать. Но уже после первого раунда, густо наперченного сдержанным, но трагическим заламыванием рук под стоны: «Что же теперь с нами станется?!» и «Ты вся в отца!» — Дира старалась держаться от родительницы подальше.

Ещё раз Иро заезжал, рассказал, что в больнице творится. Но красавчик так мялся, нервно косясь на тёмные углы и явно чувствуя себя неуютно, что Кассел неудобно стало, и Шеллера она быстренько выпроводила.

Да и что там за новости? Лангера сняли, назначив врио[32] заведующего доктора Рейгера. Который всем желающим слушать — впрочем, нежелающим тоже — доказывал, каким плохим руководителем был его предшественник. Правда, по словам Ирошки, касательно Диры новое руководство помалкивало. Видимо, ждали отмашки с самого верха. А в остальном тишь да гладь, будто ничего и не случилось.

Поначалу Кассел всё ждала, когда её снова на допрос вызовут. Ждала и боялась до дрожи. Даже пустырник пить начала. Правда, успокоительное не слишком помогало. К концу второй недели паника сама собой улеглась, сменившись раздражённой апатией.

Надоело всё доктору до зубовного скрежета: и собственный дом, обветшалость и запущенность которого она раньше не замечала — времени не было. И парк, где она бродила с утра до позднего вечера, как фамильное приведение. И трагически-сочувствующие мины на физиономиях слуг. Даже Бэра, испуганно притаившаяся и на глаза Дире больше не показывающаяся, надоела тоже.

А, главное, утомило тупое ожидание с неизвестностью.

В общем, в начале третьей недели своего вынужденного отпуска Кассел уже морально готова была даже по-настоящему к заговорщикам присоединиться — лишь бы хоть что-нибудь произошло!

«Что-нибудь» появилось в облике незабвенного господина Нейрора, тяжело, опираясь на трость, ковыляющего по аллеи собственного дирового парка.

— Когда мне адрес давали, забыли предупредить, что дом доктора Кассел вовсе никакой не дом, а целая плантация, — Март встал, навалился на палку, ладонью вытер лоб.