Первая спецслужба России. Тайная канцелярия Петра I и ее преемники. 1718–1825

Участие Толстого в операции по вывозу Алексея и Ефросиньи (которой после изъятия у нее ребенка все же сохранили жизнь), как и его руководство убийством наследника российского престола и всем процессом по делу старорусской оппозиции — это самые мрачные страницы в биографии вельможи у дыбы. За эти деяния Петр и назначил Петра Толстого в том же году главой своей тайной полиции — первой официальной спецслужбы государства Российского. Тайная канцелярия официально создана сразу после завершения большого розыска и следствия по делу царевича Алексея. Но поскольку она просто выросла из следственной комиссии Толстого по этому делу, то процесс царевича, группы Кикина и «суздальское дело» можно смело считать первыми политическими делами этой Тайной канцелярии.

После завершения дела умерщвлением Алексея Романова Толстой не побрезговал въехать в конфискованный роскошный дом казненного по этому же делу Абрама Лопухина, бывшего царского шурина, находившийся на Васильевском острове новой петровской столицы. Традиция присвоения руководителями тайного сыска лакомых кусков имущества жертв их деятельности в истории российских спецслужб этим вселением Толстого в чужой особняк была положена. По этому же праву главы репрессивного ведомства Толстому из конфискованного у Кикина и его друзей имущества досталась значительная доля деревень с их крестьянами, что, по мнению первого толстовского биографа француза Виллардо, стало основой богатств Толстого в 20-х годах этого столетия. Остается лишь добавить, что после последней опалы и заключения Толстого в тюрьму в 1727 году все это тем же путем было конфисковано и разделено между свалившим Толстого Меншиковым и его приверженцами — так бумеранг грабежа под видом конфискации из 1718 года вернулся к Петру Андреевичу.

ПЕРВЫЙ ГЛАВА СПЕЦСЛУЖБЫ

В таком качестве Петр Андреевич Толстой вошел в историю российского политического сыска и спецслужб России. Здесь он делал то же, к чему уже привык во время почти полугодового розыска по делу царевича Алексея и группе заговорщиков Кикина. Он разрывался между необходимостью руководить политическим сыском вверенной ему Тайной канцелярии, другими порученными ему Петром государственными делами и светской жизнью в новом европейском Санкт-Петербурге. Толстой не перестал быть культурным человеком и знатоком театра, но и в подвал Тайной канцелярии в Петропавловке в случае необходимости спускался без колебаний. Он лично знал многих из репрессированных соратников Кикина, не раз выпивал на императорских банкетах с камергером Петра Монсом, вице-канцлер Шафиров работал вместе с ним в Турции и сменил в свое время Толстого на посту царского посланца в Стамбуле. И допросами всех этих людей Толстой руководил, и ставил свою подпись под смертными приговорами им (Ша-фирову не исполненным по милости Петра) с той же легкостью, с какой подбивал когда-то на страшный русский бунт стрельцов или вез в Москву на погибель царевича Алексея.

Петр не ошибся в человеке, которому доверил руководить первой в его Российской империи спецслужбой. Когда два века спустя Сталин при зачистке НКВД от команды опального уже Ежова очень неожиданно предложит возглавить госбезопасность популярному летчику-испытателю Валерию Чкалову, тоже любившему независимость и светскую жизнь, кумир советской авиации откажется от такого странного кадрового назначения. Чкалов не захочет брать в руки топор репрессий, вскоре погибнет в авиакатастрофе (есть версия — отказ от руководства НКВД и скорая гибель Чкалова не случайное совпадение), оставшись героем советской истории и летчиком-весельчаком, а не мрачным наследником палача в погонах Ежова. Любитель опер и светских раутов Толстой взять топор и встать к дыбе не отказался, но он и был сыном другой эпохи, он и мыслил по-другому.

В эти годы подвалы Тайной канцелярии и тюремные камеры Петропавловской цитадели так и соседствовали в жизни Толстого с бальными залами и сенатскими коллегиями. Он научился соединять все эти интерьеры, стараясь успевать везде. И из подвала Тайной с запахом крови и горелого мяса переходил в помпезные сенатские залы спокойно. Как в тот день, когда под его началом то ли убит в камере, то ли замучен при последнем допросе царевич Алексей, он поехал с Петром и Меншиковым на вечерний банкет, где все они дико пили и неуемно веселились. Петр доказывал себе и всем, что так и должно быть, что он для государства не пожалел родного сына и о нем плакать не станет (когда в конце того же года погибнет его старый недруг шведский Карл XII, царь Петр Романов будет вполне искренне рыдать — благородного и смелого врага ему было по-настоящему жаль). Толстой урок усвоил, на людях он ни разу не дал овладеть собой эмоциям после ужасов, творимых под его руководством за глухими стенами Петропавловской крепости, все петропавловские страсти он оставлял на переезде через Неву обратно в город.