Первая спецслужба России. Тайная канцелярия Петра I и ее преемники. 1718–1825

В Неаполь Толстой и его сопровождение прибыли в октябре 1717 года. И здесь при переговорах с Алексеем Толстой проявил себя во всей красе, здесь он заработал свое будущее назначение начальником петровской Тайной канцелярии. Он и обещает Алексею полное прощение отца, подтвержденное собственноручным письмом Петра, а также согласие отца на законный брак с уже беременной от царевича простолюдинкой Ефросиньей. Алексей возвращаться все равно отказывается, а захватить его с несколькими офицерами Румянцева в глубоком тылу Австрийской империи невозможно, его охраняют люди графа Дауна. Но Толстой не отступает, он разворачивает настоящую разведывательную операцию, очень тонкую по исполнению. Он то недвусмысленно грозит Алексею: «Можем и захватить, весь Неаполь нашпигован нашими тайными агентами, Даун не сможет отбить, а император из-за тебя одного в войну с Россией не вступит» — это ложь, но Алексей уже в панике. То Толстой дружески советует Алексею вернуться, а Петр уже готов все забыть. Алексей под таким психологическим прессом мечется: он то готов ехать на милость отца, то собирается чуть ли не силой прорываться в Рим под защиту уже папы римского. Тут же Толстой втайне от царевича давит на Ефросинью: «Если царевича и не отдадут, то на русскую крепостную защита Габсбургов не распространяется, умрешь в русском подземелье вместе с новорожденным, уговори Алексея вернуться, и будете в России жить в законном браке». Тут же втайне от них обоих давит на губернатора Дауна: «Пойдем войной на Австрию всем российским войском, помоги уговорить царевича вернуться». Да при этом еще Толстой разделил с полковником Румянцевым вечные в сыске роли доброго и злого следователя: Румянцев грозит Алексею с Ефросиньей захватом и пытками в России, Толстой мягко убеждает в прощении Петра.

С точки зрения искусства разведки эта главная зарубежная операция Петра Толстого выполнена безупречно и даже красиво, с моральной же стороны она ужасна. Даже сейчас, три столетия спустя, сквозь бумагу архивных свитков до нас доносится напряжение и трагизм этих событий, а каково было тогда обложенному в Неаполе Алексею, затравленному беглому зверю. Его все предают, Толстой ему врет, что и император предал, и даже любимая Ефросинья настаивает на возвращении на родину, убежденная Толстым в безвыходности их положения на краю Италии. В итоге Алексей на свою погибель сломался, дал себя уговорить вернуться.

В своей книге «Птенцы гнезда Петрова» историк Н.И. Павленко в главе о Толстом особенно отмечает эти его действия в «облаве» на царевича Алексея и его коварство на стыке ласки и угрозы. «Лучшего исполнителя повелений царя, чем Толстой, трудно было сыскать, ибо именно он искуснее других владел диаметрально противоположными системами переговоров — лаской и угрозами. Петр Андреевич умел быстро переходить от доверительного и обаятельного бормотания к металлу в голосе. Кроме того, он обладал еще двумя очень важными в данном случае преимуществами: хорошо знал итальянский и два десятилетия назад бывал в Неаполе, где скрывался царевич… После того как ласки не подействовали, Толстой перешел к языку угроз. Он заявил, что царь не удовлетворится до тех пор, пока не получит сына живым или мертвым. Чтобы вернуть блудного сына в лоно семьи, царь не остановится и перед военными действиями. О себе Толстой сказал, что он не уедет отсюда и будет следовать за ним повсюду, куда бы он ни отправился, до тех пор, пока не доставит его отцу»[9].

Важный вопрос в этой истории, касающийся непосредственно Толстого, вот в чем. Из всех дальнейших событий вокруг Алексея можно сделать только один вывод: прощение, обещанное Петром, заранее было ложным, Алексей в случае возвращения в Россию в любом случае был обречен, если не на плаху, то на тайную ликвидацию. Знал ли Толстой заранее о том, что Петр приговорил царевича уже тогда, когда отправлял Толстого из Парижа в Австрию? На этот вопрос отвечают сейчас по-разному, нам же остается только догадываться. Я думаю, что Толстой точно знал, что Петр под каким-то предлогом нарушит свою клятву и царевича в России убьет, даже если сам царь и не сказал своему тайному советнику о таком решении. Слишком Толстой был умен, слишком многое понимал и слишком хорошо был знаком с турецким опытом решения таких династических споров. Уверен, он знал, что выманивает Алексея из его убежища на смерть, но делал это без колебаний, как нужное для государства и своего правителя дело, как когда-то дал стакан отравленного вина мятущемуся подьячему Тимофею в своем стамбульском доме.