Первая женщина на русском троне. Царевна Софья против Петра-« антихриста»

Когда за Федором закрылась дверь, Софья сразу обмякла и, с трудом добравшись до ближайшего стула, грузно села на него, прижав кулак ко рту, чтобы не завыть в голос. Если ее еще может защитить царская кровь, то что нарышкинский выродок в случае победы сотворит с Федором — и подумать страшно. Вася, наверное, легко отделается, если, конечно, провалил поход на хана в сговоре с братом, но Федя… Феденька…

Она не знала, что, едва выйдя за порог и плотно притворив дверь, Шакловитый долго стоял, прижавшись спиной к стене. Если бы он только мог! Зубами бы загрыз любого, кто подойдет к Соньке. Но сейчас против нее поднялась такая сила, что зубы сломаешь, а не возьмешь. Остается только делать вид, что все идет хорошо. Пусть Сонечка до последнего верит, что может еще что-то изменить.

ГЛАВА 10 Кровь за кровь

Утром, во время последних сборов в дорогу к Софье попросился на прием командир стрелецкого полка Патрик Гордон. Изрядно удивленная ранним визитом шотландца, она велела пригласить его в кабинет. Получавший последние наставления Шакловитый отошел к печке, привалившись плечом к ее изразцам.

После обязательных расшаркиваний старый вояка сразу приступил к делу.

— Великая государыня, — начал он прокашлявшись, — я верно служил тебе, твой брат и твой отец. Теперь царь, которому я сказал присягу, призывает меня к себе. Я зольдат. Повиноваться приказ мой долг. Мой полк идти сегодня в Троице-Сергиев монастыр. Мне очень жалеть.

С этими словами он шагнул вперед и протянул Шекловитому указ Петра, приказывающий стрельцам явиться в Троицу, грозя в случае его невыполнения всевозможными карами. Софья вопросительно стрельнула глазами на главу Стрелецкого приказа, но тот чуть заметно пожал плечами, мол, выбирай, царевна, сама свою линию поведения.

Велишь казнить изменника — отрубим на Лобном месте голову, отпустишь — пусть идет с Богом. Софья побарабанила пальцами по мраморной столешнице резного, с львиными лапами, стола.

— Чем я обидела тебя, Петр Иванович, что ты бросаешь меня в трудную минуту?

Внезапно Гордон опустился на колено и склонил седую голову.

— Великий государыня, — проговорил он глухо, — в моем роду нет изменник, и я не буду первым. Мой клятва требует, я повиноваться Петр Лексеич. Да и не хочу я быть без голова на старости лет. Но свой внук я сказать, что видеть много король и служить много король, но лучшим из король был русский царевна Софья Лексеевич.

От волнения старый шотландец, много лет проживший в России, совсем запутался в сложном русском языке и замолчал, ожидая решения своей участи. Софья милостиво махнула рукой, с трудом сдерживая набежавшие на глаза слезы:

— Иди, Петр Иванович! Не сомневайся, царь будет к тебе милостив.

Гордон поднялся и, отвесив прощальный поклон, вышел с гордо поднятой головой.

Шакловитый скрипнул зубами.

— Побежали крысы. Всю ночь в Москве скрипели ворота, бояре, окольничие и вся прочая шушера под покровом темноты к Петру бежит. Днем боятся, сукины дети, так во мраке свои дела проворачивают. Так и тянет остановить какой-нибудь рыдван, до прибить для острастки всех его пассажиров! Сегодня в Грановитой палате, дай Бог, половина думных людей собралась. Роды первой статьи — Одоевские, Шереметевы, Черкасские, Репнины, Прозоровские, Шеины уже удрали.

Уверен, что и у остальных кареты да колымаги запряженные стоят, да кишка тонка в бега кинуться. А теперь и стрельцы побегут. Это первому страшно, а в толпе-то — милое дело!

До этого царевна еще держалась, но тут из ее глаз хлынули слезы, и она упала на стул, закрыв лицо руками.

— Не поеду я никуда! Вели карету распрягать! Не желаю я позориться, ехать среди холопов к Петьке на поклон! А попробует нарышкинский выродок в Кремль сунуться — взорву, но ему не отдам! Пусть катится к чертовой матери, прости меня Господи! Я Великая государыня, а он саранча неграмотная! Федя, пиши указ: кто из Москвы поедет в Троицу, будет считаться изменником и казнен на месте. А то ишь, Петьку боятся! Меня будут бояться тоже!

Но грозный окрик царевны уже не мог остановить повального бегства. Ежедневно то один, то другой полк, кто с развернутыми знаменами и барабанным боем, кто тишком покидали город. Софья часами стояла у окна, наблюдая, как пустеет Москва. Ее томило ощущение надвигавшейся катастрофы, как бывает в страшном сне, когда чувствуешь, что надвигается нечто ужасное, но не знаешь, откуда его ждать.

Федор, целыми днями метавшийся по стрелецким слободам и солдатским казармам, тоже стал все больше времени проводить во дворце. Однажды Софья застала его за сожжением бумаг. Около ног Шакловитого еще лежала небольшая стопка писем и каких-то записок, а в пламени костра уже корчились черные остовы того, что еще недавно было секретами Стрелецкого приказа.