Первеницы мая

– Бесполезно. Ты не заговоришь.

26

Лисандр один сидел возле Блеза, когда ранним утром со стороны койки послышался хрип. Он тут же вскочил со стула, на котором провел всю ночь.

– Господин де Френель?

В ответ раздалось болотное бульканье.

– Вы проснулись?

Жуткий оскал.

– Вы можете открыть глаза?

Веки задрожали, не поднимаясь. В ту же секунду на пороге появился нарядно одетый доктор Плутиш.

– Так-с, как дела у нашего больного?

– Это к вам вопрос, – ответил Лисандр, уступая ему место.

– Ага! Мы проснулись. – Плутиш повторил по слогам, как будто говорил с младенцем: – Про-сну-лись, да? Готовы покушать? По-ку-шать?

Ворчание.

– Доктор, он не двигается.

– Ну разумеется.

– Что значит – разумеется?

– На наш взгляд, он перенес кровоизлияние в мозг и множественные переломы позвонков. Если говорить грубо, как ты привык, он проломил себе череп и сломал шею. Я ждал, когда он проснется, чтобы понять, докуда он парализован. Ноги – однозначно, руки – возможно, туловище и лицо – надо смотреть. Он открывал глаза?

– Нет…

– Дурной знак.

Лисандр сдвинул брови. Парализован! Что станет с Блезом, если он будет прикован к постели? Больше не поймает ни одного лосося, не заглянет в кухню, не поднимется в библиотеку? А их уговор поплавать ночью на лодке? А их геологические, астрономические, археологические исследования? Даже геометрия представлялась теперь невосполнимой потерей, ибо трагедия Блеза была и его трагедией: теперь Лисандра наверняка ждет школа.

– Так, так, так, – сказал Плутиш, меряя крайне учащенный пульс. И повторил, ничего не объясняя: – Так-так.

Тут по простыне внезапно стало расползаться черное пятно. Лисандр отшатнулся.

– Это все переливание, – торжествовал Плутиш.

– Он мочится кровью?

– Ну нет, ну что ты. Просто у него гемолитический шок, как и следовало ожидать. Говоря грубо, твоим языком, он пытается привыкнуть к крови короля.

– Это опасно?

– Часто смертельно, да.

– Смертельно?

– Возможно. – Плутиш помолчал, потом бодро добавил: – Но не обязательно. Так или иначе, что бы там ни думал король, его голубая кровь ничем не лучше крови теленка, которого только отняли от вымени. Ну вот, про волка речь, так волк навстречь.

– Волк? – переспросил Тибо, еще не оправившийся от событий в северном крыле.

– То есть вы, сир. Прошу прощения, пословица такая.

– А… Я зашел узнать о больном.

– Он парализован, как я и предполагал, – объявил Плутиш, радуясь своему верному диагнозу.

– Парализован… Как? Навсегда?

– Да, сир, если человек парализован, то это навсегда.

Тибо молча покачал головой.

– Ну а ты, Лисандр? Всю ночь просидел, бедняга? – спросил он наконец, заметив стул, на котором еще осталась вмятина, и указал на пустующие койки. – Мог бы хоть прилечь.

– На них, сир, мрут через раз, – ответил Лисандр, чтобы подразнить Плутиша.

– Надеюсь, скоро статистика улучшится, – подхватил Тибо с той же целью.

Сам он то и дело поглаживал больную руку и был по-прежнему очень бледен. Плутиш это заметил, но предпочел не беспокоиться. Если что-то пойдет не так, он все свалит на практиканта.

– А как Амандина? – спросил Тибо, оглядываясь по сторонам.

– Она отказывается от лечения, сир.

– Нужно настоять, доктор.

– Лечить против воли непросто, ваше величество.

– По-моему, в вас маловато сострадания. И кишка тонковата. Пошлите вашего практиканта, он справится.

Доктор готов был взорваться. Единственное, что он намеревался доверить Корбьеру, – это вытирать черную мочу. Но Тибо уже развернулся к нему спиной.

– Пошлите вашего практиканта к Амандине, это королевский приказ, – бросил он, выходя. – Пойдем, Лисандр, пойдем завтракать.

Спустя какое-то время Лукас по королевскому приказу явился в комнату Амандины. Он ожидал найти ее полумертвой, но она, напротив, была на ногах и вид имела обычный: крепкая, с восковой кожей, в фартуке и с чепцом, уже готовая к работе. Сначала она отказывалась от осмотра, но Лукас умел найти подход, и в конце концов она открыла рот. То, что он увидел, поразило его.

Обрубок языка уже зарубцевался. Такого быть не могло! Лукас хотел засыпать ее вопросами, но теперь Амандина была в самом деле немой и, судя по тому, как она указывала ему на дверь, совсем не была ему рада. Уже выходя, Лукас кое-что заметил. На тумбочке стоял матовый стеклянный пузырек с пробкой. Когда он протянул к нему руку, служанка вытолкала его за дверь.

Снова пузырек, и снова чудо. Неужто Сидра и правда занимается врачеванием? Лукас не знал, радоваться ему или тревожиться. Как бы то ни было, он решил держать язык за зубами. И так его практика висела на волоске.

И волосок этот оборвался пять дней спустя, когда Тибо призвал его к себе в кабинет. Войдя, Лукас увидел полуголого короля, который левой рукой подписывал налоговые ведомости, оставляя кляксы на каллиграфически безупречных строчках. Правая рука у него онемела, посинела, распухла. К ней нельзя было притронуться. О камзоле не могло быть и речи, жилет, само собой, не обсуждался. Даже рубашку можно было только накинуть на плечо. Но и сама повязка слишком давила.

– Ну, знаете, сир… Что же вы раньше не сказали? Болит ведь небось?

– Нет.