Первенцы

Гисла с трудом выдохнула и едва не упала; пришлось опереться на стену курятника, чтобы устоять на ногах, но Итка этого уже не увидела – она встала на колени рядом с лисицей и кровавой лужей, которую та оставила от своей несчастной жертвы. «Твоя сестра однажды спасла мне жизнь, – обратилась Итка, не произнеся ни слова вслух, – и я тебе помогу». Дикая лисица подошла ближе и потерлась окровавленной мордой о протянутую руку Итки. В другой руке у нее был разбойничий нож.

– Я закопаю ее в стороне, – сказала Итка, когда все было кончено. Гисла ничего не ответила, но больше не подавала к столу яиц.

С тех пор лес беспокоил ее все меньше – она научилась приглушать его голоса, сосредотачиваясь на воспоминаниях о прошлом и планах на будущее. Иногда закрадывалась мысль, что лучшим решением будет остаться – здесь, на этом хуторе, где их никто никогда не найдет. Они вчетвером смогут постоять за себя, станут мирно вести хозяйство – а со временем Итка и Гашек перестанут думать о том, что их сюда привело. Может, Лета родит детей, и они будут растить их все вместе. Потом Гисла тихонько состарится, передаст дела в молодые руки, ляжет рядом со своим мужем, на кургане взойдет трава. «Дядька Войцех, – наконец вспоминала Итка. – У него вообще нет кургана».

Хотя они с Гашеком это не обсуждали, Итка готовилась к отъезду: запасала еду и воду, проверяла на прочность сумки, штопала порванную одежду. Хозяйка хутора – и этого она ожидала меньше всего – научила ее изготавливать стрелы. «Муж любил охоту, – объяснила Гисла. – А работу мелкую не любил». В запасе оказалось много хороших перьев, и Итка – правда, не сразу – поняла, как правильно обрабатывать дерево, чтобы от стрел был какой-то толк. До стычки с разбойниками она даже не задумывалась, что колчан может опустеть в самый неподходящий момент. Чтобы отблагодарить Гислу, она хотела добыть на ужин зайца или мелкую птицу, но хуторянка замахала руками: «Не надо! Ты в чащу пока не ходи. Пригодятся тебе эти стрелы… на будущее». Итка спорить не стала.

Однажды вечером она сидела в своем углу, оттачивая полученные навыки: припасенные хозяйкой перья уже заканчивались. К ней осторожно постучался Гашек. Двигаясь с господской медлительностью, сел на кровать рядом с Иткой: он все еще берег ногу. Помолчал – по всей видимости, подбирая слова. Потянул время еще немного, Итка даже забеспокоилась. Наконец решился:

– Тут такое дело… В общем, Лета… Она все спрашивает, когда мы уйдем.

Отлегло. Итка почесала ухо.

– Ну, это зависит от твоей раны и…

– Давай уедем, Итка. Прямо сейчас. Сегодня.

Она отложила готовую стрелу и внимательно его оглядела. Гашек трясся, как конские яйца в галопе. Стало совсем тихо, неловко и глупо – все это было ужасно, ужасно глупо. В конце концов она сказала:

– Не понимаю.

– Она думает, я… мы возьмем ее с собой.

– С чего это?

– Ну…

Из погреба послышался грохот и очень некрасивые ругательства. Итка поднялась и отряхнула штаны: опять налипло гусиного пуху.

– Не отвечай. Пойду помогу Гисле.

Гашек собирался все же ответить, но ей нужно было сперва поразмыслить – и посоветоваться с хозяйкой. Спустившись в погреб, она нашла Гислу подметающей какой-то мусор – видимо, что-то упало с полки. Запыхавшаяся женщина не услышала ее шагов и вздрогнула, когда Итка спросила:

– Помочь?

– Тьфу ты, Белка! Уложишь в землю раньше срока! Не надо, я сама. Голодная?

– Нет, спасибо. Мы с Гашеком уходим.

Гисла оставила метлу и вытерла лоб рукавом. Вздохнула.

– На ночь глядя? Обождали б немного.

– Надо так, чтоб Лета не заметила. Если она спит крепко, уедем сегодня.

– Вот оно что, – покачала головой хуторянка. – Так и знала, что этим закончится. Пойдем. На сытый живот ее и петух над ухом не разбудит.

Сборы заняли совсем немного времени: Итка была готова уже давно. Гашек нервничал, оглядывался, трижды проверял конскую упряжь. Гисла держала над головой Итки фонарь, чтобы она могла приторочить к седлу связку самодельных стрел. Ей хотелось многое сказать, поблагодарить за приют и заботу, но женщина все поняла без слов – только отмахнулась, мол, не отвлекайся. Гашек подергал полы стеганой куртки – сидела она не слишком хорошо, но ничего получше разбойники после себя не оставили. Наконец он наклонился к хозяйке и едва слышно произнес:

– Если Лета спросит…

–Это. Моя. Дочь, – грозно отчеканила Гисла. Гашек отпрянул, и тень этой маленькой пухлой женщины в пляшущем отсвете фонаря стала черной медведицей, поднявшейся на задние лапы. – Лета – мой единственный ребенок. О ней, юноша, я позабочусь сама.

Гашек умолк и, еще немного потоптавшись на месте, сел верхом на Красавицу. Итка хотела было тоже забраться в седло, но вдруг обернулась и, зажмурившись, крепко-крепко обняла Гислу. Женщина погладила ее по волосам, и они постояли так совсем чуть-чуть – это мгновение Итка сохранила в памяти навсегда.

– Спасибо, – шепнула она, уже развернув кобылу в нужном направлении. – И прощай.

– Удачи тебе, – кивнула Гисла, – Белочка-колдунья.

Это была темная, беззвездная ночь, и единственный путь – не оборачиваясь, вперед.