Первенцы

Они увидели его издалека: очень крупный, мохнатый, с длинными изогнутыми клыками. Итка засела в укрытии и положила стрелу на тетиву, осознавая, впрочем, что даже точное попадание может вепря не остановить. Подобравшись к одинцу на расстояние в пару десятков шагов, Танаис сделала ей знак: «Стреляй», – а сама, выбрав удобное место, встала так, чтобы он ее видел, и уперла длинное копье в бедро.

– А-ач! А-ач! – закричала хаггедка, топнув несколько раз ногой. Секач вскинул голову, запыхтел, развернулся к ней огромной мордой и, направив страшные клыки в ноги охотницы, бросился в яростную атаку. Стрела попала ему, кажется, куда-то в область легких, но зверь этого будто и не заметил. Второй выстрел Итка сделать не успевала. Ей оставалось только смотреть, как между ударами сердца сильное тело Танаис напряглось и застыло, обратившись в каменную преграду, на которую жестоко напоролся старый кабан. Последний удар копья навсегда оборвал его жуткий хрип.

– Тащить домой, – выдохнув с облегчением, указала хаггедка на тяжелую тушу. Она раскраснелась, и бледные шрамы на лице стали намного заметнее. Итка не стала спрашивать, что творилось с ней в те тринадцать лет – если подумать, теперь это было не так уж и важно.

В замке их встретили одобрительным свистом и аплодисментами; Саттар шумно сокрушался, что не отправился вместе с ними. Добычу тут же утащили внутрь, чтобы к ночи приготовить настоящий пир. Гашек расседлал и напоил лошадей, Куница вихрем унесся на поиски флейты. Итка ненадолго осталась одна и воспользовалась передышкой, чтобы собраться с мыслями. Загнула по очереди три пальца. Глубоко вздохнула, поправила кафтан на плечах, коснулась золотой серьги в левом ухе. Зима надвигалась, становилась все ближе и ближе… но она еще не закончила.

Некоторое время спустя она протянула Танаис целую охапку трав:

– Для твоего отвара, – пояснила Итка. Хаггедка ласково улыбнулась и с пониманием кивнула:

– Не увлекайся, – только и сказала она.

Ужина Итка ждала, наблюдая за разделкой кабаньей туши. Немтырь и Саттар управлялись с ножами так ловко, будто всю жизнь прослужили на кухне. Громила объяснялся с товарищем на своем языке, не обращая внимания на ее присутствие, и она в какой-то момент поняла, что улавливает смысл отдельных слов – немногих, может быть, где-то с пятoк, но мысль эта отчего-то была ей приятна.

Пир удался на славу. Они достали лучшее, что нашлось в замке, словно бы в самом деле прощались с домом, а украшением стола было добытое на охоте мясо. От пуза наевшись, Саттар подобрел и стал показывать Гашеку какие-то фокусы, явно наслаждаясь его неподдельным удивлением. Куница играл на длинной флейте сперва сложные, ужасно напыщенные мелодии, хвастаясь своим умением, но совместными усилиями его уговорили на песенки попроще. Берстонские народные не пела только Танаис – даже Немтырь, и тот что-то мычал в такт. Хаггедка разлила по кружкам травяной отвар и прошла по залу, не обделив никого вниманием.

– Извини, дружище, сейчас мы начнем фальшивить, – рассмеялся Бруно, испив до дна свою кружку.

– И все равно будете звучать лучше большинства благородных школяров, – с язвительной улыбкой ответил Куница.

Итка сделала пару небольших глотков и оглядела зал. Гашек и Саттар в перерывах между пением увлеченно обсуждали искусство иллюзионистов. Вожак, полулежа на шкурах, задумчиво обгладывал большую кость; Танаис сидела рядом с ним и ворошила угли в жаровне. Немтырь, не замечая огромной капли кабаньего жира на щеке, чесал за ухом кота, сидящего у него на коленях и ожидающего, когда кто-нибудь поделится мясом. Убедившись, что никто не смотрит прямо на нее, Итка, тихонько охнув, схватилась за живот.

– Многовато я съела, – шепнула она Кунице, – скоро вернусь.

Он кивнул и махнул рукой, мол, без проблем, а потом заиграл незнакомую ей песню. Итка слышала, как присоединяются к ней сильные, громкие голоса. Уходя из зала, она так и не обернулась, а в коридоре, за углом, сунула в рот два пальца и срыгнула все, что ела и пила за ужином.

Спрятанные сумки с едой и деньгами пришлось еще поискать в такой темноте, но с этим она, в нервном напряжении, справилась очень быстро. Лук и охотничьи ножи ждали своего часа в куче сена за конюшнями. Под навесом приятно пахло – домом, счастьем и миром, совсем другой, старой жизнью. «Когда-нибудь, – пообещала себе она, – когда-нибудь так и будет».

Красавцы-кони, сытые и довольные, тихо спали в своих денниках. Итка открыла дверцу и вошла внутрь; запустила пальцы в длинную черную гриву, ощутила ласковое тепло шерсти. Мягко приобняв сильную шею, вывела буланого из стойла под бледный свет холодного неба. Две пары ушей слышали отголоски веселого пира, две пары глаз смотрели на стены забытого замка. Подчиняясь ей, конь лег на живот; она встала на колени. Они были спокойны – и едины в своем спокойствии. «Все будет хорошо», – сказал ей как-то Куница. «Все хорошо», – шепнула она его коню и, крепко вцепившись в нож, перерезала ему горло.