Первенцы

Засечки быстро исчезли из поля зрения – видно, Горуше наскучило их оставлять. Но о том, что она приближается к его жилищу, Итка знала совершенно точно: тут и там развешенные на голых ветвях кости и тряпки должны были, вероятно, нагнать жути на врагов. «Земля разделяет со мной мой страх», – вспомнила она слова Танаис и спешилась, перехватив поводья. Она была осторожна, и каждый шаг свой выверяла дважды, не полагаясь только лишь на себя: лес всегда был на ее стороне, не подвел он и в этот раз. Проведя вороную мимо больших силков, Итка взяла в руку горсть земли и интуитивно повторила жест хаггедки: голова, сердце, чрево. Потом утрамбовала комок и, широко размахнувшись, бросила прямо перед собой. Натянутый костяной дротик распрямился, целя в тело крупного животного – или незадачливого путешественника. Стоя на безопасном от него расстоянии, они с кобылой одновременно фыркнули: чересчур заметно.

– Якуб точно эту ловушку раскритиковал бы, – покачала головой Итка, соглашаясь с воронoй. – Червей ему в курган, сволочи.

Юркая белка подсказала ей, где расставлен подвешивающий капкан; еще один острый дротик она обошла, почуяв беспокойство матерого оленя. Но чем ближе она подбиралась к хижине Горуна Жильмы, тем четче осознавала, что подлинная опасность кроется совсем не в ловушках. На пути стали попадаться насаженные на колья звериные черепа; она надеялась, что обойдется без человеческих, но надежда эта не оправдалась. «Поймет ли он, о чем я его спрашиваю?» – задумалась она, вспоминая, как неистово вращал глазами Карел, описывая степень безумия Горушки. Вдруг среди деревьев показалась соломенная крыша. Сделав с дюжину шагов вперед, Итка едва не присвистнула от размаха «укреплений»: на настоящем земляном валу вокруг хижины ощетинился частокол из спряженных бревен, заостренных на концах. Вдруг где-то за пределами этой своеобразной крепости ей почудилось движение, а в следующее мгновение она вздрогнула от грозного окрика:

– Ни шагу дальше!

Раздавшийся в тишине голос напугал ее до полусмерти: она не сразу догадалась, что поблизости кто-то есть. Всмотревшись внимательнее, Итка его разглядела – сидящего за большим муравейником человека в плаще, из-под капюшона которого торчала седая борода. Она кожей чувствовала, что на нее наставлено оружие, но эта мысль, как ни удивительно, не слишком-то ее беспокоила.

– Простите меня, я заблудилась, – слегка изменившимся голосом крикнула она, – это, верно, Горушкин дом?

– Чего тебе, девушка? – буркнул старик, разрядив арбалет выстрелом в мягкую землю. – Не бродила бы здесь. К западу нет ловушек, садись в седло да скачи вперед.

Кобылу будто укололи его слова: она вдруг заартачилась, потянула повод, расфырчалась – и вздыбилась, хотя поблизости не было змей или других причин для беспокойства. Где-то над головой возмущенно закаркал ворон. Итку неожиданно затрясло. «Держи спину прямо», – велел он ей, укоротив стремя под маленькую детскую ногу. Она скакала вперед, прочь от горящей усадьбы – и не обернулась, так и не запомнив его лица.

– Папа… – очень тихо сказала Итка. Белый ворон взмыл в небо и улетел по своим делам.

Глава 15. Пятерка кубков

В первый раз он пришел поздним вечером, когда Отто был на охоте. Не назвал даже имени – сказал только, что он здесь ненадолго. Она окаменела, услышав шорох снимаемой одежды, и вцепилась намертво в простыни.

– Ты тоже раздевайся, – велел он довольно высоким для юноши голосом, – госпожа.

– Я не хочу, – шепнула она в ответ.

– Да и я не в восторге, – через губу выговорил незнакомец и забрался с ногами на кровать. – Значит, так. Будет проще, если ты сейчас…

Она тогда сделала все, как он сказал. А потом на следующий день, и на следующий за ним тоже. Она всегда делала, что ей говорят – взрослые очень хвалили ее за это. «Неужели так теперь будет всю мою жизнь?» – задавалась госпожа бессмысленным вопросом. «Вы ведь знаете, будет так, как пожелает госпожа Нишка», – надтреснутым голосом отвечала ей Стельга, молодая жена управляющего, мать двоих миловидных – совсем не в отца – детей. Они были коротко знакомы еще до того, как злые люди, помимо имени, забрали у нее глаза, и госпоже казалось, будто лишь в сердцах Отто да этой светловолосой красавицы найдется сочувствие ее положению. Служанки же, которых к ней приставила Нишка, хоть и гладили ее по рукам, когда она плакала, но в их заботе не было ни капли искренности: они просто хотели, чтобы госпожа перестала хныкать и доставлять всем множество неудобств.

Эти две служанки всюду ходили с ней, ведя под локти через узкие проходы и помогая присесть, если она уставала. Когда госпожа изъявила желание отправиться в сад, они попытались нарядить ее в меха, но она вежливо отказалась.

– Там холодно, – предупредила одна из служанок.

– Ничего страшного, – ответила она, – я выросла на природе.

В коридоре ей в нос ударил запах мокрой шерсти. «Что здесь делает псарь?» – задумалась госпожа. Или это Отто собственной персоной, вернулся, обласканный своими собаками?