Первенцы

Пальцы разжались. «Только не шуметь», – твердила себе Итка, леденея и теряя ориентиры в пространстве. Тело стало таким тяжелым, что она упала прямо в лужу крови и почуяла соленый привкус на языке. «Я не хочу умирать!» – рвалось изнутри, жгло агонией разум человека и зверя. Ноги и руки свело жуткой судорогой, невыносимо захотелось пить – и вдруг, оборвав все мысли и чувства, своей каменной, зловонной тяжестью на нее навалилась смерть.

Трещины в белых стенах зияли ранами, кровоточили безжизненной пустотой. Итка с трудом пошевелилась и прижалась грудью к земле, надеясь услышать собственное сердцебиение. «Сестра всех сестер, Мать всех матерей, – взывала она к последней своей заступнице, – помоги мне, дай сил сделать это опять».

И сердце забилось – бубном на деревенских танцах, маленьким мотыльком в окно. Могильный холод отступил, побежденный отчаянной волей к жизни. Она поднялась на ноги и набралась смелости, чтобы войти в эти конюшни снова.

И снова, и снова, и снова.

Вороную, навьюченную дорожным скарбом, она вывела спокойно, не подчиняя свободный дух разуму – кобыла не проявила ни капли интереса к пяти остывающим трупам сородичей. Старые ворота глубоко вздохнули, открываясь нехотя, с трудом, но Итке было уже все равно: пусть и услышат, какая разница. Напевая вдовью колыбельную, она взобралась в седло и, не задерживаясь ни на миг, тронула лошадь пятками.

Преодолев мост, она отмахнулась от назойливых мыслей о том, что могла что-нибудь забыть, но тревога никуда не исчезла. Древние стены будто тянули к ней оплетающие их ветви и листья, не желая от себя отпускать. Чей-то взгляд едва ли не дергал за волосы на затылке. Итка резко выдохнула и развернула лошадь. В воротах, держа высоко над головой факел, стоял Немтырь.

Она узнала его, несмотря на жуткую маску на лице – не ту ли, в которой когда-то их встретил покойный Анви? Кобыла в нетерпении ударила копытом. Итка согласилась: «В самом деле, пора это заканчивать». Она закрыла глаза и представила, как все вокруг растворяется в темной ледяной воде, и остаются одни лишь дикие инстинкты. Дыхание оборвалось, подчинившись иным законам, чувства притупились, чтобы обостриться снова. Она ощутила изменение вкуса воды, услышала, как кто-то топчет землю на берегу. «Это моя вороная, – осознала Итка, – тяжелая со всем этим грузом». Открыв глаза, она до боли сжала в руках поводья, и в это мгновение усатая рыбина всем своим весом влетела в опору моста.

Камень дрогнул и затрещал, потрясенный силой удара. Ров взбаламутился, запрыгал волнами, и тут – опять толчок, еще свирепее, еще отчаяннее. Итка боролась, чтобы не потерять контроль, не отпускала от себя эту холодную мощь. Мост посыпался, разрушаемый спустя сотни лет исправной службы, и не мог больше сдержать ее натиска. Она хлестнула хвостом по другой опоре, отплыла в сторону, почуяла новые, чуждые запахи. И как в тот день, когда ханза вернулась домой с трофеями, выпрыгнула из воды, обрушившись на оставшиеся от моста обломки и увлекая их за собой в ров.

Придя в себя, Итка взглянула на ворота. Немтырь медленно снял деревянную маску. Она готовилась к самым неожиданным действиям, но он только сделал один шаг назад – и широко улыбнулся беззубым ртом. Усатая рыбина еще раз подплыла к поверхности, показав блестящую спину, и ушла на дно. «Прощай», – с горечью подумала Итка, отвернулась и пустила вороную галопом.

За пределами замка ночная тьма окутала ее черным саваном, но она намеренно не зажгла фонарь. Придержав вороную, вдохнула запахи, прислушалась к тихим звукам. С каждым ударом сердца трески и шорохи становились громче, ближе, ярче, говорили с ней на своем языке. «Сейчас я – охотница», – повторяла про себя Итка, отвечая на зов земли. Вдруг – «У-у! У-у-у!» – донесся грозный голос из лесной чащи. «Подойдет», – решила она, и вскоре в длинный рукав кафтана вцепилась когтями безухая сова. Голодная птица высматривала, чем бы поживиться, пока Итка ее глазами искала свою дорогу. Выехав к узкому тракту, на развилке свернула на север, и болотница удовлетворенно ухнула: где-то неподалеку было ее гнездо.