Первенцы

Вдруг она услышала – хотя, скорее, почувствовала – что кто-то к ней идет. Вздрогнув, распустила волосы и притворилась, будто плетет косу. Звук шагов становился громче, ритмичный, как если бы идущий напевал про себя какую-то песню, и замолк где-то совсем рядом.

– Наконец-то, – сладким голосом протянул Фирюль. – Я уж думал, эти девчонки никогда не отстанут.

Недолго продлилось ее уединение.

– Что тебе от меня надо? – устало спросила она. Злость ее уже остыла, и так скоро распалиться вновь просто не могла.

– Я бы начал с того, что ты все делаешь неправильно, – поучительным тоном проговорил он. – Петлю надо тянуть назад и немного вверх. Все равно не то, но будет ближе к правде, чем если просто сдавливать. Ты же собралась вешаться, а не просить кого-то задушить тебя, верно?

– С тобой посоветоваться забыла, – огрызнулась госпожа, испугавшись, что это мог видеть кто-нибудь еще.

Фирюль фальшиво вздохнул.

– Действительно, меня ведь так и не повесили, плохой из меня советчик. Но я вообще-то не с этим пришел. Желаю вот что знать: хочешь ли ты стать женой владыки?

«А не того ли ради все эти муки?» – рассудила она, впервые задумавшись о своей – не Итки Ройды – роли в этой истории. Она слышала множество баек о том, как отличается городская жизнь, в особенности столичная, от той, к которой она привыкла, а с Отто она может оказаться на самой вершине горы. Говорят, мол, большой город сильно меняет человека – вдруг он сможет сделать госпожу из батрачки?

– Чего же еще я могу хотеть? – подумав, сказала она. – Счастья, что ли? Меня ведь уже отдали человеку, который не может любить женщину.

– Если я понял правильно, и это значит «да», то я должен задать тебе еще один вопрос, – понизив голос, заговорил Фирюль. – Ты ощущала когда-нибудь, будто ты – это не ты вовсе?

Она ощутила только закипающий гнев.

– Ты надо мной издеваешься?

– О, и правда, – понял он свою ошибку. – Виноват, госпожа, не подумал. Но я не это имел в виду. Ты колдунья?

– Что?! – воскликнула она и шикнула на него, вспоминая слова сельского старосты: «Нельзя говорить вслух о колдунах, иначе кого-нибудь могут повесить».

– Да тише ты, тише, – успокоил Фирюль. – Ничего тебе не будет. Я вот тоже колдун.

Первый испуг немного утих; она, призадумавшись, аккуратно разгладила свои длинные волосы. И все-таки вынуждена была ответить:

– А я нет.

– Может, просто не знаешь, как это проверить? Ладно, я все равно должен убедиться. Когда-нибудь держала в руках змею?

– Нет, я только… Ай! – охнула юная госпожа, обжегшись касанием холодной чешуи.

Она не заметила, как он сунул ей в руки это тонкое извивающееся создание. Змея была на ощупь как ремень из мягкой кожи, но какая-то странная живость ее длинного тела жутко нервировала.

Госпожа не успела опомниться, как Фирюль взял ее за подбородок и поцеловал в губы. Она так оторопела от настойчивой наглости, с которой он лез ей в рот языком, что выпустила из рук змею и со всей силы его оттолкнула.

– Ты что делаешь?! – утираясь коротким рукавом, потребовала объяснений она.

– Жаль. Похоже, и правда не колдунья, – с сожалением сказал Фирюль. – Надеялся, ты меня укусишь. Ну, то есть, не ты, а медянка.

Змея, наверное, тут же уползла прочь.

– И зачем это все понадобилось? – успокоившись, поинтересовалась госпожа.

– Узнаешь, – заговорщицки шепнул Фирюль. – Плевать, что ты не из наших. Мы с тобой все равно можем друг другу помочь. Встретимся у тебя вечером, – коснулся он ее руки и со смешком добавил: – Не опаздывай.

– Как же мы встретимся? – тоже перешла на шепот она. – Ко мне придет этот…

– Не придет, – у самого уха произнес он, – я позабочусь.

И он исчез – будто у него были крылья, чтобы прямо с места взмыть в воздух.

Или это она была так взволнована, что не услышала его шагов?

Глава 16. Двойка пентаклей

Это было замечательное, прохладное позднее утро. Гашек лениво потер глаза, посмотрел на высокий потолок и подумал: «Свида будет недоволен, что я так долго сплю».

Прямо перед лицом, премерзко жужжа, закружила неизвестно откуда взявшаяся муха. Гашек сдул ее, напрягся, сел и тут же лег обратно: все тело прострелило судорожной болью. Потом он сообразил, что Свиду давно убили, а замок этот – совсем не Кирта. «Что вчера было? Почему я в чужой одежде?» – не мог, однако, припомнить он, как ни старался. В голову ударил жар, в глазах заплясали искры, и к нему неожиданно вернулась последняя здравая мысль, посетившая накануне перед беспамятством: «А где Итка?»

Через какое-то время он все же сделал над собой усилие, смог подняться на ноги и кое-как выбрался на воздух. Оказалось, он не одинок в этом состоянии полного раздрая: Танаис выглядела растерянной, Саттар носился из стороны в сторону, то и дело что-нибудь задевая, а у Куницы словно кто-то умер. «Забористое было пойло», – рассудил Гашек, с трудом сдерживая отрыжку. Заметил у конюшен какое-то движение и пригляделся: это Бруно выпрямился во весь рост, поднявшись над какими-то огромными мешками с…

– Зараза! – раздался над ухом громкий голос громилы. – Сука, падла!