Первенцы русской свободы

А я в твои младые годы
Людей и света не видал…
Я много лет не знал свободы,
Одних товарищей я знал
В моём учебном заключеньи,
Где время шло, как день один,
Без жизни, красок и картин,
В желаньях, скуке и ученьи.
Там в книгах я людей и свет
Узнал…[155]

В эти годы Раевский положил начало тем солидным познаниям, которые выделяли его из среды сослуживцев; быть может, в Московском университетском пансионе зародилась в нём любовь к литературе[156]. Впрочем, в старости Раевский резко отзывался о своей alma mater. «Кто были учители первого в России учебного заведения? Самые посредственные люди в нижних классах. В высших классах большею частию (исключая двух или трёх профессоров во все 8 лет моего пребывания) педанты, педагоги по ремеслу, профессора по летам, парадные шуты по образу и свойству. И этим-то людям было вверено образование лучшего юношества в России»[157].

В 1811 году Раевский был определён в дворянский полк — воспитательное учреждение, состоявшее при 2-м кадетском корпусе[158]. Здесь у Раевского завязались короткие дружеские отношения с Г. С. Батеньковым, которому пришлось вынести безмерно тяжёлую кару, после 14 декабря 1825 г., за свою прикосновенность к участникам восстания. Обычно возникновение духа свободо- и вольномыслия у русских юношей того времени относят ко времени после 12-го года, после заграничных походов. Тем любопытнее отметить, что уже в 1811 году двое мальчиков-кадетов — Батеньков и Раевский — делились своими мечтами о свободе и воле[159]. «По вступлению в кадетский корпус,— признавался Батеньков перед Следственным комитетом в 1826 году,— я подружился с Раевским (бывшим после адъютантом у г<енерала> Орлова.— П. Щ.), с ним проводили мы целые вечера в патриотических мечтаниях, ибо приближалась страшная эпоха 1812 года. Мы развивали друг другу свободные идеи, и желания наши, так сказать, поощрялись ненавистью к фронтовой службе. С ним в первый раз осмелился я говорить о царе, яко о человеке, и осуждать поступки с нами цесаревича… В разговорах с ним бывали минуты восторга, но для меня всегда непродолжительного. Идя на войну, мы расстались друзьями и обещались сойтись, дабы в то время, когда возмужаем, стараться привести идеи наши в действо»[160]. И действительно, как только Раевскому пришлось стать близко к тайному обществу, он сейчас же вспомнил о своём товарище и письменно несколько раз приглашал его к активным выступлениям.

21 мая 1812 г. Раевский был выпущен прапорщиком в 23-ю артиллерийскую бригаду. «17-ти лет,— говорит он сам о себе,— я встретил беспощадную, кровавую войну. Это был 1812-й год — война, роковая в известном смысле для иностранцев, принимавших в ней участие, и для наших, уцелевших — для событий 14-го декабря». Раевский так описывает своё роковое вступление в жизнь:

Среди молений и проклятий,
Средь скопища пирующих рабов,
Под гулами убийственных громов
И стонами в крови лежащих братий
Я встретил жизнь, взошла заря моя…[161]

Раевский принял участие в войне. По словам формуляра, он был в походах против неприятеля «1812 года в Российских пределах при отражении вторгнувшегося неприятеля; против французских и союзных с ними войск: августа 7-го под селением Барыкиным, 26-го под селом Бородиным и за отличие в коем награждён золотою шпагою с надписью „за храбрость“, 29-го под Татаркиным, сентября 17-го под Чириковым, 22-го под Гремячем, за отличие в оном награждён орденом св. Анны 4-го класса, октября 6-го под Спасским при атаке и истреблении неприятельского авангарда, 22-го под городом Вязьмою, в коем за отличие произведён в подпоручики. 29-го и 30-го под Саковым перевозом, 31-го под Цуриковым в действительных сражениях»[162]; 21 апреля 1813 года «за отличие и за разные дела» Раевский был произведён в поручики[163]. С 1-го сентября 1813 по 21 ноября 1814 года Раевский находился в походах в Варшавском герцогстве. Заграничные походы русских войск несли новые возбуждения участникам. Любопытное свидетельство о влиянии Запада оставил и Раевский. «В 1816 году мы возвратились из-за границы в свои пределы. В Париже я не был, следовательно, многого не видал; но только суждения, рассказы поселили во мне новые понятия; я начал искать книги, читать, учить то, что прежде не входило в голову мою, хотя бы Esprit des Lois Монтескье, Contral Sociat Руссо я вытвердил, как азбуку»[164].