По обещанию Александр Николаевич Муравьёв приехал ко мне. Если бы я не ожидал его, я бы нигде и никак не узнал его. Он выехал из Сибири свежий, полный, красивый; он тогда был лет 40. Ко мне вошёл старик, сухощавый, волосы на голове и усах были совершенно белые, сгорбившись, прихрамывая на одну ногу. Он был развалиной. Мне сделалось тяжело. Я был четырьмя годами моложе его, а у меня не было ни в голове, ни в бороде ни одного седого волоса. Мы обнялись, начались расспросы. С женою его, Прасковьей Михайловной, урождённой княжной Шаховской, я был в самой искренней приязни. Она была крёстная мать моей старшей дочери. Её уже не было. Она умерла в Архангельске во время его губернаторства. Она оттуда писала ко мне. Нельзя было не уважать этой благородной, образованной, добродетельной женщины. Она последовала в ссылку за своим мужем. Утрата любимой дочери ускорила её смерть. Я боялся начать разговор и расспросы о ней, но Муравьёв предупредил меня. Жизнь его была не светлой: он, после потери одной, потерял другую, старшую дочь, потерял жену, потерял всё состояние; у него оставался только один сын, который родился в Иркутске. При рождении его мы выпили по бокалу шампанского с Александром Николаевичем. В радости он послал за мной ночью. Муравьёв был честный, благомыслящий человек, но не имел практической жизни и потому нередко делал ошибочные заключения о людях и делах. К тому же он был мистик. Он более часу пробыл у меня. Сына моего пригласил обедать у него. Он был окружён дамами, его родственницами Шаховскими, Голынской и проч. Это вредило ему. Эти дамы брали на прогулку моего сына с собою. Сыну моему было очень весело в Нижнем.
По выздоровлении я был несколько раз у Муравьёва, у Панова, в институте у Дороховой. Панов, действительный статский советник, жил в отставке, с женою и тремя дочерьми. Сын его был в военной академии; он жил скромно. Вышедши из московского университетского благородного пансиона почти в одно время со мною, он не потерял времени напрасно; он продолжал следить за ходом вперёд, читать много. Несколько комической натуры, он насмехался очень остро. С ним мне было очень приятно. У Муравьёва в доме я познакомился с сыном Карамзина, с предводителем дворянства или депутатом Крюковым, который знал меня прежде. Наконец, надо было оставить гостеприимный Новгород.
Мы выехали 8 июля. От Новгорода до Москвы 441 верста. Я выехал на вольных; хотя и дороже, но мне дали хороший тарантас, везли хорошо, задержек не было. Во Владимире я переменил только лошадей ночью, а 10-го числа июля приехал в Москву. Я уже охолодел для поэтических восторгов. В 1803 году, т. е с восьмилетнего возраста до шестнадцати лет, я учился в тогдашнем университетском благородном пансионе; в 1812 году я проходил Москву в арьергарде Милорадовича и в ту же ночь видел её в пламени. Наконец, в 1827 году я был в губернаторском доме и в тюремном замке, когда ехал в ссылку. Въезжая[309]
в 1858 году, я не чувствовал ни радости, ни оживления. Я любил Москву и не любил Петербурга, но в этот раз после 36 лет ссылки я видел только стены домов и ощущал мостовую. Я не имел права въезжать в Москву, но хорошо знал, что никто не спросит меня, и я мог отозваться, что я остановился проездом. На другой день рано я послал сына моего отыскать дом Сергея Григорьевича Волконского, которому, по возвращении из ссылки, дозволено было приезжать в Москву; дом Бибиковых. Младший брат Александра Ларионовича служил у нас в Иркутске при Муравьёве, а брат его Михаил был женат на дочери Никиты Михайловича Муравьёва, которую после смерти отца и матери увезли к бабушке[310] в Москву, где она вышла впоследствии за Бибикова. Она выросла на моих глазах. Отец этих Бибиковых был женат на сестре Апостолов-Муравьёвых. Затем узнать квартиру генерала Павла Петровича Липранди 2-го и действительного статского советника Александра Фомича Вельтмана. Сын мой часу ко второму возвратился с известием о квартирах. Волконского не было в Москве, но он на днях будет. Нянюшка дочери Волконского Неллиньки узнала сына моего, он оставил ей карточку, Вельтман приедет сам сегодня. Бибиковы живут за городом. Липранди ожидали сегодня из Петербурга. Мне нужно было видеться с сибирским откупщиком Рукавишниковым: его также ожидали из Петербурга.Александр Фомич Вельтман не замедлил приехать. Он служил в свите его императорского величества в Кишинёве и был подпоручиком, когда меня арестовали. Горчаков, Владимир Петрович, его товарищ по службе и близкий знакомый, был также в Москве, помещик, в отставке. Кроме этих старых моих товарищей, мне сказали, что генералы Андриевский и Данзас Константин Карлович (товарищ и секундант Пушкина), с которым познакомил меня Пушкин в Кишинёве,— также в Москве. Как приезжий, я намерен был объехать сам моих знакомых, но на третий день ко мне приехал Сергей Григорьевич Волконский. Он рассказывал мне о скандале, который произвёл Занадворин во время похорон Молчанова.
— Я слышал, что Вам делал разные овации Кокорев, Ваш фотографический портрет раздавал близким знакомым?.