Первенцы русской свободы

Имя Грибоедова было так громко, что по городу сейчас же пошли слухи: „Грибоедова взяли! Грибоедова взяли!“…»[364]

IV

Грибоедов прибыл в Петербург 11 февраля 1826 г. Генерал-адъютант Потапов 11 февраля доносил секретно военному министру: «Имею честь донести вашему высокопревосходительству, что сего числа привезён из крепости Грозной коллежский асессор Грибоедов, который и отправлен к генерал-адъютанту Башуцкому для содержания под арестом в главной гоубт-вахте»[365].

В главной гауптвахте, в здании главного штаба Грибоедов содержался всё время своего заключения. Сюда свозили арестованных, после того как крепость была переполнена, и оставляли здесь всех тех, кто, по ходу следствия, оказывался мало или совсем непричастным к делу. Условия заключения в главном штабе были довольно сносны; заключённые могли входить в сношения друг с другом и даже с находящимися на воле, могли тайно переписываться и т. д. Надзор за сидевшими в штабе был поручен армейскому офицеру Жуковскому, который был легко доступен подкупу[366].

Когда Грибоедов был доставлен в штаб, он нашёл здесь, по показанию Д. И. Завалишина, целую группу лиц: генерала Кальма, графа Мошинского, гвардейского полковника Сенявина, братьев А. и H. Н. Раевских, князя Баратаева, полковника Любимова, кн. Шаховского, Д. И. Завалишина и др[367].

По рассказу Д. И. Завалишина, вообще не отличающемуся точностью подробностей, полковник Любимов за десять тысяч рублей предложил Жуковскому выкрасть из его дела компрометирующие его бумаги. Жуковский это сделал и, понятно, оказался в большой зависимости от заключённых, чем они от него[368]. Достоверно во всяком случае то, что Жуковский не прочь был делать снисхождения и даже нарушения тюремных правил. Ф. В. Булгарин сохранил записочки, которые тайно пересылал к нему Грибоедов из своего заключения. В одной он убеждал его познакомиться с капитаном Жуковским: «nous sommes camarades, commes cochons[369],— писал Грибоедов,— может быть, удастся тебе и ко мне проникнуть». Из другой записочки видно, что Жуковский не брезговал и малым: Грибоедов просил Булгарина раздобыть ему для Жуковского народное издание Крылова, которое Жуковский собирался подарить в именины какой-то знакомой ему дамочке[370]. Снисходительность офицера доходила до того, что он водил Грибоедова и Завалишина в кондитерскую Лоредо на углу Невского и Адмиралтейской площади. Здесь Грибоедов услаждал его слух игрой на фортепьяно.

Прежде чем предстать перед следственной комиссией, всякий арестованный должен был дать первые показания немедленно же по арестовании или по прибытии в Петербург члену комиссии. Обыкновенно первый допрос снимал генерал-адъютант Левашов; по большей части, он собственноручно, или же писарь, записывали первые показания, а допрашиваемый только подписывался. Затем Левашов передавал бумагу в комитет, который её «заслушивал». Следующие допросы велись в заседаниях комитета или комиссии. Комиссия расспрашивала привлечённого и изредка заставляла его тут же записывать свои слова, но в большинстве случаев допрошенный отпускался в место своего заключения и вечером получал в запечатанном пакете вопросные листы. Ответы привлечённый тоже запечатывал и отправлял в комитет, в присутствии которого они читались. Эти приблизительные сведения о порядке производства следствия необходимы для выяснения ложности некоторых представлений.

Мы уже видели, что далеко не все бумаги Грибоедова были взяты[371], но кое-что, как это видно из донесения Ермолова, было отправлено вместе с Грибоедовым в Петербург. Д. А. Смирнов рассказывает, что Грибоедов умело «изъял из обращения» пакет с последними бумагами, какие оставались до сих пор не уничтоженными[372]. Мы просмотрели всё производство комиссии и нигде следа не нашли каких-либо бумаг Грибоедова: ни во входящих журналах, ни в делах по возвращению отобранных вещей и бумаг.