Первенцы русской свободы

Но этот документ несколько неожиданно получает и другое значение: он даёт материалы для характеристики поэтического творчества Н. А. Некрасова. При своём появлении поэма «Русские женщины» вызвала обличения автора в тенденциозном преувеличении страданий княгини Е. И. Трубецкой и кн. М. Н. Волконской. Придирчивая критика указывала на то, что Некрасов совершенно измыслил знаменитый диалог между кн. Трубецкой и губернатором[450]. Читатель помнит те убеждения, с которыми обращается в поэме губернатор к несчастной княгине. В резких стихах губернатор рисует опасности, которые ждут княгиню:

«Но хорошо ль известно вам,
         Что ожидает вас?
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Пять тысяч каторжников там,
         Озлоблены судьбой,
Заводят драки по ночам;
         Убийства и разбой…
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Но вы не будете там жить:
         Тот климат вас убьёт!
Я вас обязан убедить,
         Не ездите вперёд!
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
                  Быть так!
Вас не спасёшь, увы!..
Но знайте: Сделав этот шаг,
         Всего лишитесь вы!..
За мужем поскакав,
         Вы отреченье подписать
Должны от ваших прав!
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Бумагу эту подписать!
         Да что вы?.. Боже мой!
Ведь это значит нищей стать
         И женщиной простой!
Всему вы скажете прости,
         Что вам дано отцом.
Что по наследству перейти
         Должно бы к вам потом!
Права имущества, права
         Дворянства потерять!»[451]

Этих стихов достаточно для того, чтобы читатель воскресил в своей памяти мучительные сцены объяснений княгини Трубецкой с губернатором. В начале и конце этой сцены поэт даёт нам понять, что губернатор действовал не за свой страх, а по полученному им из Петербурга предписанию. В ответ на первую просьбу княгини о лошадях губернатор отвечает:

         «Но есть зацепка тут:
С последней почтой прислана
         бумага».

Объяснения заканчиваются следующим признанием губернатора:

«Простите! Да, я мучил вас,
         Но мучился и сам,
Но строгий я имел приказ
         Преграды ставить вам!
И разве их не ставил я?
         Я делал всё, что мог,
Перед царём душа моя
         Чиста, свидетель бог!
Острожным, жёстким сухарём
         И жизнью взаперти,
Позором, ужасом, трудом
         Этапного пути
Я вас старался напугать;
         Не испугались вы!
И хоть бы мне не удержать
         На плечах головы,
Я не могу, я не хочу
         Тиранить больше вас…
Я вас в три дня туда домчу…»[452]

Некоторые из критиков Некрасова сомневались в существовании подобного приказа и готовы были приписать его появление в поэме художественному измышлению поэта. Только Н. А. Белоголовый в своих воспоминаниях указал, что такой приказ существовал, и по памяти приводил его содержание. Н. А. Белоголовый очень сожалел, что он не мог снять копию с этой бумаги[453]. Этот приказ и есть то высочайше одобренное предписание, которое было послано за подписью тайного советника Лавинского иркутскому гражданскому губернатору на бланке Главного управления Восточной Сибири (от 1-го сентября 1826 года. По путевому журналу № 842 из Москвы). Мы имеем возможность напечатать дословно этот любопытный документ; при чтении просим читателя сопоставить соответственные стихи из поэмы Некрасова.