Историки и археологи, работающие в основном с артефактами патриархальной элиты и сочинениями церковников, проводивших жизнь в узком мужском кругу, порой предлагают своей аудитории поверхностные идеи, недооценивая или вообще игнорируя роль, которую играли женщины. Примитивная модель общественного устройства, согласно которой люди, работавшие на земле, выплачивали дань в пользу кочующей с места на место воинственной элиты, дает возможность аккуратно разделить островное население на англов, саксов, пиктов и бриттов, но не позволяет изобразить реально существовавшее общество, гораздо более сложное и открытое для социальной конкуренции. Обычно считается, что в V и VI веках в центральных областях Британии общество было патрилокальным и патрилинейным, иначе говоря, после заключения брака супруги жили с семьей мужа, а собственность и права передавались по мужской линии. Социальные и культурные следствия такой системы трудно переоценить: замужние женщины жили в отрыве от своих кровных родственников; они уходили из дома родителей и вынуждены были приспосабливаться к образу жизни и обычаям родни мужа. Они трудились на земле своего мужа и для его блага. Но не следует забывать, что — по крайней мере, в рассматриваемый период быстрых социальных изменений — существовали и альтернативные варианты, в частности матрилокальность, когда муж переселялся в семью жены и возделывал ее землю. В сохранившихся сводах законов средневекового Уэльса и раннесредневековой Ирландии есть указания на то, что подобные вариации были возможны, что женщины могли владеть собственностью (в основном — ткацким и сельскохозяйственным инвентарем, но также и землей), что вопрос о разводе решался более справедливо, чем в позднесредневековый период, что вдовы могли наследовать имущественные права своего супруга[438]
. Немаловажно и то, что погребальный инвентарь в ингумационных и кремационных женских захоронениях в равнинной части Британии богаче, чем в мужских. Материальные свидетельства социального статуса женщин (прически, вышивки, ткани и прочее) практически не сохранились, но это не повод считать, что их не было: наверняка они отражали реалии той бурной эпохи не менее ярко, чем воинские побрякушки.Лингвисты утверждают, что в ситуации выбора родители растят детей так, чтобы те говорили на социально более выгодном языке. Однако в раннем Средневековье родители далеко не всегда сами растили своих детей: их отдавали на воспитание в другие семьи в качестве подтверждения неких взаимных обязательств и покровительства; иногда это делалось при заключении политического союза — в этом случае воспитанник был отчасти учеником, отчасти — заложником. Эдвин, сын Элле, изгнанный наследник королевского рода Дейры, позднее — король Нортумбрии (ум. 632), англоговорящий язычник с севера Британии, воспитывался и рос при дворе правителей Гвинедда и, возможно, Регеда, среди говоривших на валлийском языке христиан[439]
[440]. Его дочь Эанфлед воспитывалась — также в изгнании — как христианка при дворе королей Кента, затем — у короля Дагоберта I в Париже[441]. Ее знакомство с тонкостями франкской политики позже сыграло ключевую роль в становлении Нортумбрийского королевства. Освальд, потомок королевской династии Берниции, язычник, также оказался в изгнании и получал образование вдали от родной Нортумбрии, среди говоривших на ирландском языке королей и церковников Дал Риады в Аргайле. Его приобщение к вере, которую исповедовали настоятели монастыря на острове Иона, существенно повлияло на всю историю Британии. Неясно, насколько широко была распространена практика воспитанничества в средних и низших социальных слоях, но ее роль в увеличении мобильности населения и приобщении к новым культурным ценностям можно себе представить. Помимо прочего, женщины, приносившие свои семейные и культурные традиции в дом мужа, были не менее важными агентами перемен, чем купцы и воины. Мать может решать, какой язык выучат ее дети.