Первое «Воспитание чувств»

А он шагал взад-вперед, говорил громко, его жесты обрели силу, а лицо озарилось, словно наш герой готовился произвести на свет мысль, способную преобразить все.

— Нам тут нечем дышать! — восклицал он. — Остаться значило умереть, покинуть тебя было бы преступлением, так иди же за мной, уедем вместе, общество препятствует нашему чувству — оставим ему его предпочтения, предрассудки, убежим оба, ты только доверься мне, и я стану тебе опорой, я обещал это и слово сдержу.

— Да кому ж мне еще довериться, — простонала она, — если не тебе? Кто, кроме тебя, любит меня в этом мире?

— Поскольку Господу была угодна наша любовь, он не оставит попечением этот союз, а к тому же теперь день и ночь, утро и вечер — все будет наше, Эмилия, ты будешь носить мое родовое имя, станешь моею женой, и только моею, а я — твоим мужем и ничьим другим!

— Хотела бы я, чтобы все это уже произошло, — потупилась она.

— Я берусь устроить твою жизнь, найти для тебя уголок на этой земле, буду охорашивать его, словно гнездо, чтобы укрыть в нем нашу любовь, устилать кружевами и бархатом, разукрашу все в твои цвета, да и в мои тоже, это будет наше убежище, ничья нога туда не ступит, я защищу тебя, встану на страже: захоти только кто тебя оскорбить, я буду иметь право убить его; нам больше не нужно прибегать ко всяческим низостям, чтобы скрыть свое счастье — оно выйдет на яркий солнечный свет и расцветет еще пуще.

Она покачала головой:

— Когда я об этом подумаю, сердце замирает, словно от сияния небес: мы были так счастливы в этом доме, что…

— Мы никогда не испытали здесь настоящего счастья, — перебил он ее. — Разве в самые светлые часы мы тысячу раз не проклинали этот кров? Не надо больше об этом, воспоминания рвут мне душу, словно угрызения совести. Однажды мы вернемся во Францию, ведь так? Но тогда настанет иное время: тот самый свет, что теперь нас отвергает, повернется к нам лицом, ибо я приеду богатым!

— Богатым?

— Да, богатым. Почему бы и нет? Я поступлю точно так же, как все сильные духом, кто камень за камнем возвели те дворцы, в которых они правят миром, и вернулись в каретах посмотреть на деревни, откуда ушли босиком; многие из них стоят меньше моего, и не было ни одного, кого бы, как меня, поддерживал во дни его слабости ангел, укрепляющий дух, способный взять мою голову в ладони и утереть мои слезы.

— Ты как дитя: все надежды приходят к тебе разом.

— Нет, я ни на что и ни на кого не рассчитываю, — более спокойным тоном заверил он ее, — кроме тебя и меня, но какие бы испытания ни приберегли для нас небеса, нам надо только оставаться вместе, чтобы под ногами была одна земля, а над головой одна крыша — чего еще хотеть?

— Да, поедем, поедем! — убежденно заключила она. — Нам остались еще одни сутки, это целая вечность, задержаться на какой-нибудь лишний час — чистое безумие, ведь через несколько дней нас наверняка обнаружат, он уже явно о чем-то догадывается; с тех пор как решилась бежать, я поминутно вздрагиваю. А если нас выследят, Анри, или побег не удастся? О, продолжать здешнее существование — какой это ад! Вечно хитрить, трепетать и прятаться, терпеть его присутствие, его общество, входить в его обстоятельства!

Она закрыла лицо руками.

— Видишь ли, это бы погубило нас обоих: моя к нему ненависть пугала меня самого, я чувствовал, как она толкает меня на что-то страшное… О, моя Эмилия, я еще никогда так тебя не любил, никогда, никогда!

Если нет ничего совершеннее боли, он воистину любил, поскольку мучился, словно под пыткой. Страдание — сито для процеживанья любого чувства: то, что истаивает, подвегшись подобному испытанию, недостойно этого имени, великой можно наречь только ту любовь, которая растет, соприкасаясь с болью.

Куда делось то время, когда пожатие руки, словцо, сказанное друг другу меж створок двойной двери, поцелуй, едва коснувшийся губ, наполняли сердце светом, более нежным, чем сияние луны? Они уже лишились той младенческой беспечности, которая позволяет нарождающейся страсти бегать по краю пропасти и пускаться в пеший поход по водам; раньше часы текли в чередовании неизменных наслаждений, в томлении блаженных ожиданий, и как тут не пожелать вечной молодости, ведь все было в них, все исходило от них, они купались в открытом море любви, подобно лебедям в пруду — не приближаясь к берегу.