Первопонятия. Ключи к культурному коду

К сходному выводу приходит М. В. Панов: слово представляет собой смысловое единство, части которого так же не разлагаются на значения составляющих его морфем, как фразеологизмы не разлагаются на значения составляющих слов. Слово – либо одна морфема («бег», «мысль»), либо неразложимое сочетание морфем. Например, от основ прилагательных, обозначающих части суток: утренний, дневной, вечерний, ночной, – одинаковым способом образуются существительные с суффиксом «-ик». Но значения этих существительных не имеют ничего общего между собой: утренник (утренний спектакль или утренний мороз), дневник (подневная запись событий), вечерник (студент вечернего факультета), ночник (ночной светильник). Слово представляется Панову «не свободным сочетанием, а либо нечленимым одноморфемным образованием, либо составленным из частей (морфем), сплавленных друг с другом, с границами, которые ослаблены фразеологичностью этих частей. <…> Русское слово по своему составу глубоко фразеологично. Его фразеологичность есть способ слить морфемы в целостность, собрать их в прочное единство»[331].

Поэтому слово – центр языка, мера связности и подвижности в его структуре, точка пересечения координат порядка и свободы. В каком-то смысле слово – это модель языка как целого, подобно тому как человек – средоточие и посредник макро- и микромиров, точка их вхождения и «погруженности» друг в друга. Как сознание человека объемлет окружающий мир, а тело объемлется миром, так слово объемлется языком, «океаном слов» – и вместе с тем объемлет его.

Не случайно сколь угодно большой по объему текст, если в нем выделяется признак цельности, называется «словом». Об этом как о признаке большого творческого напряжения писал Пастернак: «…в миг, когда дыханьем сплава в слово сплочены слова». Такова интуиция языка: совокупность всех слов, составляющих одно высказывание, также называется «словом» («напутственное слово», «Слово о полку Игореве» и т. п.).

Слово как произведение

Слово может мыслиться не только как лексико-морфологическая единица языка, но и как целостное произведение. Согласно Ральфу Эмерсону, «стихотворение не обязательно должно быть длинным. Каждое слово когда-то было стихотворением»[332]. В момент своего рождения слово обладает свойством поэтического образа, который по мере употребления стирается, автоматизируется. Например, «окно» – это «око» дома, а по-английски окно – «window», «глаз ветра» (wind + eye). Например, слово «стол» содержит в себе образ чего-то стелющегося (корневое «стл») и этимологически родственно «постели». Каждое слово – образ, произведение словесного искусства. Как показал Потебня, «не первозданное только, но всякое слово с живым представлением, рассматриваемое вместе со своим значением (одним), есть эмбриональная форма поэзии»[333]. А. Н. Афанасьев, собиратель и толкователь славянской мифологии, исходил в своей деятельности из того, что «зерно, из которого вырастает мифическое сказание, кроется в первозданном слове»[334].

Словотворение не заканчивается с ранней эпохой развития языка, но продолжается и в наши дни. «Неологизмы», новые слова, могут по-разному возникать в языке, в том числе для обозначения новых явлений («космонавт», «компьютер»). Но авторские неологизмы могут создаваться и с собственно эстетической, поэтической целью, как минимальные произведения словесного искусства. «Однословие» – самый краткий жанр словесности, искусство одного слова, заключающего в себе новую идею или образ. Если жанр афоризма соответствует предложению как языковой единице, то жанр однословия – слову как минимальной, самостоятельно употребляемой единице языка. Тем самым достигается наибольшая, даже по сравнению с афоризмом, конденсация образности: максимум смысла в минимуме языкового материала.

В русской литературе основы этого минималистского жанра заложил Велимир Хлебников, подписавшийся вместе с А. Крученых под тезисом, согласно которому «отныне произведение могло состоять из одного слова…»[335]. Это не просто авангардный проект, но лингвистически обоснованная реконструкция образной природы самого слова («самовитого слова»). Произведение потому и может состоять из одного слова, что само слово исконно представляет собой маленькое произведение, «врожденную» метафору – то, что Александр Потебня называл «внутренней формой слова», в отличие от его звучания (внешней формы) и общепринятого (словарного) значения[336]. В хлебниковских однословиях «времирь», «дружево», «любитва» слово выступает не только как лексическая единица, но и как литературный жанр, в котором есть своя художественная пластика, идея, образ, игра, а подчас и коллизия, и сюжет. Если материалом для других литературных жанров, как правило, являются слова, то материалом однословий являются морфемы, которые вводятся в новые, неожиданные, образные сочетания