Первородный сон

Вернувшиеся из леса Теольминт с Улиантой задумчиво смотрели на архонта. Они вместе с Айдагиллем и Эледу охраняли Минта’эдвен-Эарини с суши и регулярно наведывались в лагерь.

– Что ты стоишь, Теольминт? – Вдруг воскликнула Улианта. – Вельсиоллу нужна помощь! Запасы на исходе. Раненые сами себе пропитание не добудут. Немедленно отправляйся на охоту!

Оторопелый Теольминт поглядел на архонта, ведь именно он, а не Улианта раздавал приказы. Вельсиолл только что отключился от сознания спящего гнолла, и ему хотелось слизать длинным шершавым языком грязь со своих рук. Также очень хотелось пить и есть… мясо. Он тряхнул головой, и остаточное видение исчезло.

– Я должен остаться? – Неверно понял его движение Теольминт.

– Вода и еда! – Прошипел Вельсиолл, и властным жестом отправил обоих эльтасмириев в лес.

Солнечное утро стремительно померкло, и на землю упали первые капли дождя. Теольминт и Улианта уже ушли, а Вельсиолл всё повторял и повторял одни и те же слова. Постоянное погружение в чужое сознание и лавирование между жизнью и смертью не давало ему направить силы на собственное выздоровление. Его измученное существо постоянно требовало погрузиться в сон. Тяжёлый, беспробудный сон, который должен был принести хоть какое то, но облегчение. Однако он не мог себе этого позволить. От его непрерывного лечения зависели жизни не одного десятка раненых. Но с уходом Локтоиэль дар архонта почти исчез. Он всё так же мог видеть повреждения, но лечение давалось с превеликим трудом. Он понял, что без неё сама жизнь теряет смысл.

Вельсиолл сел на песок в том месте, где сквозь пролом в скале в грот попадала дождевая вода. Он устало обвёл взглядом полутёмное пространство, морской горизонт, едва видимый из-за песчаного холма, людей и нелюдей, лежащих вокруг.

Внезапно ему открылась истина. Он может вылечить всех. Он сдержит слово. Надо просто сделать то, чего не делал ни один архонт в истории. Надо произнести коллективное заклинание, распространив его действие на всех без исключения. Одновременно. Даровать всем исцеление и спасение…

…«заплатив всего одной жизнью» – шептали голоса в голове, – «всего одной жизнью»… «всего одной»…

– Я вылечу вас всех! – Вдруг закричал Вельсиолл. – Каждый из вас восстанет!

От громогласных слов архонта вздрогнул грот. Вокруг установилась мертвенная тишина. Он коснулся горла. На удивление, его шея не пострадала от столь сильного возгласа. Вельсиолл огляделся. Все как один, пристально смотрели на него. Смотрели так, словно впервые в жизни видели. В этот момент он понял, что обратился к ним одновременно на всех языках, известных раненым.

Громыхнула молния и дождь превратился в настоящий ливень.

Теснину наполнило мелодичное соловьиное пение. Это оставшиеся в живых эльтасмирии, раньше прочих идущие на поправку, заговорили меж собой на тайном диалекте. Архонт, в отличие от других, легко разобрал их разговор – разговор тех, кто побывал на краю жизни и смерти. Слова, пусть и передаваемые птичьим языком, потеряли былую размеренность. Высокопарный слог остался в море, там, где гремела металлом битва, и теперь выжившие эльтасмирии понимали друг друга через многозначительные взгляды и еле заметные жесты. Ещё несколько коротких фраз и они поднялись на ноги. Их было всего четверо.

– Он сделал шаг в Забвение. – Сказал один из них.

– Он истощён, – воскликнул второй, – холод Смерти коснулся его.

– Нужен Огонь! Сожжём всё, что может дать тепло! – Произнёс третий и схватил кинжал, начав ломать дощечки, держащие в неподвижном положении его сломанную голень.

Все остальные, способные передвигаться, бросились собирать разбросанный хворост, тряпки, высохшую скорлупу кокосов.

Эльтасмирий Наулинк разломал, наконец, шину на собственной ноге и собрал из неё костёр. Он расположил его прямо напротив архонта. Однако быстро разжечь огонь не получилось – дерево быстро отсырело. Сильный дождь наполнил влагой воздух, со всех трещин хлынули потоки воды. Грот наполнился холодом, а взгляд архонта стремительно тускнел.

– Нет искры. Всё вокруг влажное. – В отчаянии кричал Наулинк, не оставляя тщетных попыток развести костёр.

В глубине грота зашевелился, скрипнув железными доспехами, Гномобой. Житель подземного мира, он всегда держался самого тёмного угла скалы, напоминающего ему о родных пещерах. Он с трудом поднялся на ноги – рана давала о себе знать, поглядел сквозь прорези шлема на Наулинка, вздохнул, и пошёл к костру, с хрустом вдавливая песок коваными сапогами.

Раздувающий огонь эльтасмирий хоть и был занят костром, всё же был способен почувствовать опасность или её отголоски в любом состоянии. Однако в этот раз чувства не подсказали ему, что следует оглянуться. Он как заворожённый чиркал кремнем и дул на щепки, пока Гномобой не подошёл к нему вплотную.

– Уйди, остроухий. – Обратился он к эльтасмирию.

Наулинк словно очнулся ото сна. Он встрепенулся, воззрился на подошедшего латника и… молча отстранился.