Первоцвет

Перелески черные
в дикой глухомани.
Над берлогой вороны
весело горланят.

Мишка вылез, вот он!
Дрогнула централка...
Я стреляю в воздух, –
мне патрон не жалко.

Мишка скрылся резво
за кривой сосною.
Вороны свирепо
реют надо мною.

Каркайте, каркайте,
плачьте по патрону.
Мишка! Друг по каторге!
Я тебя не трону.

Выстрел

Шестьдесят литых дробинок,
тридцать граммов. Хочешь – взвесь.
Может, все ударят мимо...
Чья-то участь – ваша честь.

Бей верней. Курок не дергай.
Целься в нежность под крылом.
...С неба грохнулась тетерка,
вашей чести бьет челом.

Люблю я, сбросив "тулку" с плеч...

* * *

Люблю я, сбросив "тулку"[3] с плеч,
смотреть, как утка воду пашет.
Но диалектика-картечь,
порой, обратное докажет.

Природа слушает шаги, –
с добром иль злом я к ней являюсь.
Я НЕ ЛЮБЛЮ, взводя курки,
и НЕ ЛЮБЛЮ, когда стреляю.

И не люблю, как стонет зверь,
и не люблю, как плачет птица...
Природа ЛЮБИТ нас, поверь!
Иначе нам бы не родиться...

Сыч ненавидит из дупла,
но утка любит из болота...
Спи, диалектика, в стволах!..
...Такая вот, моя охота.

На рассвете

Вот взошло то, что в небе пылает,
и рассеялась дымная мгла.
След нашла та, которая лает,
и в распадок[4] людей привела.

Та, что смотрит глазами пустыми,
дважды грохнула басом судьбы.
Тот, кто носит рога, как святыню,
в смертном гоноре встал на дыбы.

Не костер, а Лирова корона...

* * *

Брату Юрию

Не костер, а Лирова корона...
В черном небе заблудился гусь...
Ты смеешься, говоришь: "Законно!"
А в глазах уж затаилась грусть.

Встретимся ли снова – неизвестно...
Впереди – холодная зима,
люди, поезда, работы бездна...
Будет ли минутка для письма?..

Мысли, одичавшие за лето –
перепелки сумеречных трав...
Теплую, как пуля, сигарету
выкурим с тобой на брудершафт.

Октябрь... Последней стае уток...

* * *

Октябрь...
Последней стае уток
желаю доброго пути...
Идут-гудят по трое суток
любвеобильные дожди.

Живу от снега и до снега.
Зима-как обморок земли.
Зовут на помощь человека
звенящей ночью журавли...

Боярка

Все призрачно, невесело, неярко...
Но сердце вдруг взволнуется слегка:
рубиновыми гроздьями боярка
кричит из голубого сосняка.

Дроздов прекраснопесенная стая
паслась на ней до утренней зари...
Клевал косач. Наелся. Улетает.
Боярку облепили снегири...

И я пришел, поел волшебных ягод
и бросил горсть – для зайчиков и лис....
Теперь пишу: прими, моя бумага,
стихи про мой лесной социализм.

Филин