Первые

Но все это не то. Как она была бы счастлива, если б можно было поступить на юридический факультет!

Жанна идет к своей любимой скамье возле фонтана «Нимфа». Среди деревьев бронзовая девушка склонилась над тихо плещущей водой.

— Я тебе завидую, — говорит Жанна. — Ты стоишь здесь величественная и бесстрастная. Тебя ничто не может уязвить. А я ведь живая… Пойми, я не могу существовать, как трава, как эти деревья. Человек должен иметь какую-то цель, какой-то свет впереди…

Высоко в небе слышно курлыканье. Это летят журавли. Жанна встает и долго смотрит на удаляющуюся стаю…

_____

А в Гейдельберге жизнь течет по-прежнему размеренно и тихо. Только сторож, что, постукивая колотушкой, ходит ночью по улицам, стал замечать — иногда до утра не гаснет свет в домике недалеко от университета. Говорят, там живут русские студенты.

— Это непорядок, — ворчит сторож. — Учиться надо днем, а ночью спать.

Старому служаке невдомек, как быстро летит время, когда хочешь много успеть! Это Софья Ковалевская засиживается допоздна над своими теоремами и задачами.

Вот уже два месяца, как она посещает университет. Вместе с ней теперь живет Юля, Юлия Лермонтова.

Юля — москвичка, двоюродная сестра Жанны Евреиновой и родственница великого поэта. Она тоже мечтала о том, чтобы учиться, писала об этом Жанне. Родители отпустили ее жить в Гейдельберге вместе с Софьей. Юлия хочет быть химиком. Она добилась разрешения у знаменитого химика Бунзена слушать его лекции и теперь тоже ходит в университет.

Анюте не нравится в Гейдельберге. Что делать в этом сонном городишке! Она уже успела осмотреть все его достопримечательности — развалины старинного замка, ратушу, картинную галерею. Попробовала заняться работой, писать новую повесть. Но пишется что-то вяло.

— Софа, — говорит она сестре, — хочу уехать в Париж. Там жизнь бьет ключом. Там будет о чем писать. И там люди не спят, а борются за свободу. Недаром этот город зовут «блуждающим огнем революции».

— Как же ты одна? — пугается Софья. — И потом, родители, они ведь отпустили тебя только в Гейдельберг, жить с нами.

— А мы не будем пока им сообщать. Все письма свои я буду посылать тебе, а ты уж отсюда им отправишь.

Владимир тоже думает уехать. Он хочет серьезно заняться естествознанием. В университете в Мюнхене особенно высоко поставлено преподавание естественных наук.

— Вчера вечером я получил ответ. Все устраивается, — говорит он Софье.

Они шли по направлению к университету. Из домиков с островерхими черепичными крышами, окруженных аккуратными палисадничками, выходили хозяйки с кошелками. Они здоровались, переговаривались. Улицы в городе настолько узкие, что можно подать друг другу руки, стоя на противоположных тротуарах.

— Ты хочешь уехать? — спросила Софья.

— Да. Теперь ведь все хорошо и ты во мне не нуждаешься? — Он искоса посмотрел на Софью. — С тобой будет Юля. Может быть, и Анюта не уедет.

Они подошли к университету. Софья хотела что-то ответить, но, видно, раздумала. Она идет в свою аудиторию. И вот уже забыла и разговор с Владимиром, и думы об Анюте. Здесь для нее существуют только формулы, выводы, гипотезы, увлекательнейшие логические умозаключения и фантазии полет…

Сегодня профессор после объяснения нового материала привел интересную задачу. Но, как ни странно, задача не получалась.

Профессор, задумавшись, стоит у доски с мелом в руке, смотрит написанное им самим решение.

— Таким образом, мы здесь получаем… получаем… — говорит он.

Потом он берет тряпку и стирает последнюю строчку. Немного отходит от доски вбок и снова задумывается. Стирает еще одну строчку. Пишет. Подходит к столу и смотрит в тетрадку.

— Попробуем другим способом, — говорит профессор.

Он стирает все с доски и снова пишет. Но что-то опять не выходит.

В аудитории начинаются шушукание, смешки. Для всех уже ясно, что профессор запутался в выкладках, никак не может получить нужный результат.

— Здесь какая-то ошибка, которую я сейчас не могу найти… — говорит профессор.

— Может быть, применить разложение в ряд, — советует кто-то несмело.

— Нет, эта функция не раскладывается, — говорит профессор.

Софья Ковалевская волнуется. Закусив губу, она что-то быстро, быстро пишет на бумажке. Смотрит на доску, на бумажку, снова на доску.

Вдруг она решительно поднимает руку.

Профессор, хотя и смотрит на аудиторию, но то ли не замечает поднятой руки Софьи, то ли не придает значения.

— Мы оставим эту задачу до следующего раза… — говорит он.

— Здесь поднимают руку, — замечает кто-то негромко.

Все разом оборачиваются к Софье.

— Ах, да… Вы что-то хотели, фрейлейн? — спрашивает профессор, рассеянно глядя на Софью.

Софья встает. Силой воли она сумела овладеть собой. Голос ее звучит звонко и почти спокойно. Только руки, комкающие бумажку, выдают волнение.

— Я могу показать ошибку, господин профессор, — говорит Софья.

— Вы? Пожалуйста, идите к доске.

Софья идет к доске и пишет правильное решение.

Все поражены. Невероятно! Подсказала самому профессору. Как это могло случиться?! Вот так не женская наука — математика!

ГЛАВА XVIII