Первые

Угрюмые взоры слезой не заблещут!
Сидят у станков и зубами скрежещут:
«Германия, саван тебе мы ткем,
Вовеки проклятье тройное на нем!
Мы ткем тебе саван.

Будь проклят бог! Нас мучает холод,
Нас губят нищета и голод,
Мы ждали, чтоб нам этот идол помог,
Но лгал, издевался, дурачил нас бог.
Мы ткем тебе саван.

Будь проклят король и его законы!
Король богачей, он презрел наши стоны,
Он последний кусок у нас вырвать готов
И нас перестрелять, как псов!
Мы ткем тебе саван.

Будь проклята родина, лживое царство
Насилья, злобы и коварства,
Где гибнут цветы, где падаль и смрад
Червей прожорливых плодят!
Мы ткем тебе саван.

Мы вечно ткем, скрипит станок,
Летает нить, снует челнок,
Германия, саван тебе мы ткем!
Вовеки проклятье тройное на нем!
Мы ткем тебе саван».

Какие смелые, разящие как кинжал слова. И как глубоко должен был мыслить поэт, чтобы написать такие строки. Как он должен был страдать за свою родину.

Уже засыпая, Лиза думает о жизни Гейне, о том, что поэту не простили его воинственной лиры и он вынужден был всю жизнь провести в изгнании так же, как наш Герцен, как другие великие люди, которые осмеливаются поднять голос против деспотизма и произвола.

На другой день, как было условлено, они собрались в кафе, в боковой комнате, где бывали обычно. Их немного, всего восемь. Но они очень осторожно подбирают людей из среды русских эмигрантов.

— Друзья! — говорит Николай Утин. — Настало время. Нам нужно поговорить серьезно. Все мы участвуем в революционной борьбе. Но, чтобы быть полезными своему народу, надо самим ясно видеть свои цели. Нам нужно объединиться, организовать русскую секцию Интернационала, которая имела бы свою программу, устав, свой печатный орган.

— Это очень правильно и давно назрело, — откликается Екатерина Григорьевна Бартенева, смуглая кареглазая женщина. С мужем и двумя детьми она тоже полгода, как приехала из России.

— Обязательно нужно объединиться и четко выразить свои взгляды, — поддерживает Лиза Томановская. — Я была в России в революционном кружке. Там идут споры — что делать молодежи: учиться или бросать ученье и идти в народ?

— И вести ли пропаганду только среди студентов или также среди рабочих и крестьян? — добавляет Виктор Иванович Бартенев.

— Ясно, что нам нужно иметь программу. И иметь свою газету или журнал, чтобы через него оказывать воздействие на русскую молодежь. Таким органом может быть наш журнал «Народное дело». Но его надо отвести из-под влияния Бакунина, — говорит Александр Данилович Трусов.

В прошлом студент медицинского факультета Московского университета, Трусов во время польского восстания перешел на сторону поляков и командовал повстанческим отрядом. За это царское правительство его так же, как Утина, заочно приговорило к смертной казни.

После подавления восстания Трусов бежал в Париж. Там он работал наборщиком и основательно знал типографское дело.

— Одним словом, нам нужна своя типография. Я мог бы помочь в организации, в печатании. Но где взять деньги? — спрашивает Александр Данилович.

На какой-то момент в комнате наступает молчание.

— А для чего же мое приданое? — раздается звонкий голос Лизы.

— Приданое? Но ведь вам самой нужны деньги. И потом — что скажет муж? — замечает Александр Яковлевич Щербаков.

— О, муж не будет возражать. Мы с ним хорошие друзья, — смутившись и чуть покраснев, отвечает Лиза.

— Я тоже могу помочь в финансовых делах, — говорит Ольга Степановна Левашева.

— Ура нашим женщинам! — восклицает Утин. — Кто сказал, что женщины не могут участвовать в общественных делах? Чушь и вздор! Женщины могут быть самыми лучшими организаторами и самоотверженными борцами. Мы в своей программе специально сделаем пункт, где будет оговорено участие женщин. Да здравствуют первые женщины — бойцы Интернационала!

— Ты не думаешь, что мы чересчур возгордимся и организуем свое товарищество? Тогда вам будет несдобровать. Без нас пропадете, — засмеялась Наташа Утина.

— Нет, я не боюсь. Ничего нет крепче истинной дружбы, основанной на общности интересов.