Не так успешно действовал другой поборник Православия, Евстафий Антиохийский, который словом обличительным возбудил ненависть обоих Евсевиев, ибо и Кесарийский раздражен был его любовью к истине. Никомидийский же епископ, испросив себе вместе с Никейским дозволение царское посетить Св. места, совещался дорогою с единомышленными ему епископами Кесарии, Скифополя, Тира, Лаодикии, и на обратном пути все они, будучи гостеприимно приняты в Антиохии Евстафием, внезапно соединились против него на соборе, нагло обвиняя старца в прелюбодеянии. Никакие свидетельства и оправдания не могли сохранить Евстафия плачущей по нем пастве, ибо враги успели предупредить против него императора новыми клеветами. Он кончил дни в изгнании, во Фракии, с несколькими пресвитерами и диаконами, разделившими его участь. Один из них, Павел, был впоследствии сам исповедником на кафедре Цареградской. Низложившие Евстафия хотели перевести на его место Евсевия Кесарийского, но он сам отказался, видя смятение Антиохийского народа.
Однако же, падением Евстафия не удовольствовался Никомидийский епископ; Афанасий был постоянной целью его ненависти, и новыми клеветами возбудили императора назначить собор для его суждения, сперва в Кесарии, потом в Тире. До шестидесяти епископов Сирии, Малой Азии и Египта, почти все преданные на сторону Евсевия, составляли неправедное соборище, под председательством Флакилла, Арианского епископа Антиохии. После долгого медления предстал, наконец, Афанасий с верными ему епископами, в числе их находились опять два исповедника, Потаммон и Пафнутий, уже участвовавшие на Соборе Никейском. Первый, увидя между судей Евсевия Кесарийского, не убоялся обличить его перед лицом всех: «Не вместе ли сидели мы в темнице, в гонение Максимиана? — сказал он. — И вот я вышел оттуда без глаза и без ноги, а ты с обоими?» Исполненный стыда и гнева, Евсевий не мог оставаться; другой же исповедник Пафнутий, увидя пострадавшего подобно ему епископа Иерусалимского Максима, преемника св. Макария, со слезами к нему обратился: «На нас обоих те же раны; нам ли идти на совет нечестивых?» И с ним вместе вышел из собора. Тогда начались лжесвидетельства против Афанасия; его обвиняли в жестоком обращении с подвластными епископами, в неправедном поставлении на престол Александрийский, вопреки общему желанию, и в святотатстве, будто бы, по его поведению, пресвитер Макарий насильственно взошел во время литургии в церковь другого пресвитера области Мареотской, Исхираса, и опрокинув Св. Причастие, разбил самый сосуд. Сопутствовавшие Афанасию епископы единодушно опровергли все нарекания, и сам он ясно доказал, что не только не происходило ничего подобного с Исхирасом, но что у него даже не было церкви, потому что и сам он не пресвитер. Однако же враги Афанасия потребовали исследования на месте, и шесть самых неприязненных судей отплыли в Египет, где, несмотря на свидетельства православного клира и народа в пользу своего пастыря, усиливались исказить дело. Не ожидая их возвращения, оставшиеся недоброжелатели, к собственному стыду, покусились даже затмить доброе имя святителя, нареканием в блудной жизни. Посреди собрания ввели женщину, которая с воплями жаловалась на бесчестие, сделанное ей Афанасием. Тогда один из пресвитеров Александрийских, Тимофей, внезапно обратившись к ней, как будто бы он сам был Афанасий, воскликнул: «Как и ты смеешь уличать меня в насилии?» «Да, я тебя обличаю», — отвечала она, не зная ни вопрошающего, ни обвиняемого ею, и, возбудив общий смех нелепостью самой клеветы, с бесчестием была изгнана из собрания. Еще более раздражились клеветники. «Что верите коварному? — восшумели они, — он на все готов, и даже на убийство; он умертвил Арсения епископа, и вот рука убиенного!» Не смутился их воплями Афанасий; он дал только знак одному из своих домашних, и скоро приведен был на собор человек, с головы до ног окутанный мантией. Святитель спросил у судей своих: «Знавал ли кто из них Арсения?» И получив утвердительный отзыв от нескольких, к общему изумлению, открыл сперва лицо, а потом и обе руки мнимого мертвеца. Исполненные яростью, клеветники бросились на святого, чтобы задушить его, называя чародеем, но сановник царский извлек его из рук убийц и тайно отправил в ту же ночь в Александрию.