И продемонстрировала отчет Гвендолин, которая в невообразимом ужасе уставилась на табель. Что! Список всех предметов, с их оценками и положением в списке успеваемости, да еще комментарии по поводу обучения! Гвендолин легко могла представить некоторые из таких примечаний насчет нее!
«Французский. Очень плохо и неприлежно».
«Математика. Совершенно не старается. Нуждается в дополнительных занятиях на каникулах».
«Подвижные игры. Отвратительно. Нет никакой физической подготовки и умения работать в команде».
Ну и так далее. Несчастная Гвендолин. Вышло так, что ни на секунду она не задумывалась о том, что ее плохие отметки и нерадивость в учебе будет отмечены подобным образом и показаны родителям. Она бессильно опустилась на стул и посмотрела на Дэррелл.
– Но, Гвендолин, ты что,
– Нет, – уныло произнесла Гвендолин. – Никогда. Я же говорила, что никогда не ходила в школу до того, как попала сюда. Меня учила только моя гувернантка, мисс Уинтер, но она никогда не составляла табелей, разумеется. Она всегда говорила мамочке как хорошо я со всем справлюсь, и мамочка доверяла ей. Я не знала, насколько я отстаю, пока не очутилась здесь.
– М-да, сдается мне, что твои родители будут жутко потрясены, когда увидят твой табель! – без всякого сострадания отозвалась Дэррелл. – Наверное, он будет самым наихудшим во всей школе. Представляю, как тебе будет стыдно за свои россказни маме и мисс Уинтер в середине триместра, ну, когда ты с табелем вернешься домой перед каникулами!
– Да я просто порву его! – с жаром выпалила Гвендолин, понимавшая, что не вынесет родительского удивления, разочарования и гнева, едва те ознакомятся с табелем.
– Не сможешь, – возразила Дэррелл. – Его высылают по почте. Ха-ха! Я вот весьма рада тому, что дома тебя выведут на чистую воду. Мэри-Лу рассказала мне парочку тех идиотских сказок, которые ты скормила своей маме и мисс Уинтер на дне посещения. Поразительное тщеславие – ведь ума у тебя не больше, чем у мыши, но ты и им нечасто пользуешься!
Гвендолин потеряла дар речи. Как
«И еще это после того, как я дружила с ней!» – злилась Гвендолин. – «Какое вероломство! Ненавижу ее».
Затем она переключилась на мысли о своем табеле. Она боялись лишь одной мысли о том, что отец его прочитает. Именно поэтому он и отослал ее в пансион, сказав, что она ленивая, тщеславная и самодовольная. Он также добавил еще несколько ужасных слов. Гвендолин пыталась забыть про них, но они все равно время от времени всплывали в памяти
Она могла бы сказать неправду, которая ей больше нравилась, могла сочинить все, что взбрело в голову – но если в примечаниях к отметкам будут стоять такие слова как «нерадивая, легкомысленная, безответственная, высокомерная, глупая» – слова, которые, как она и сама знала, она заслуживала, все ее бахвальство и выдумки ничего не будут стоить.
«Осталось всего две или три недели», – лихорадочно соображала Гвендолин. – «Получится ли у меня улучшить мой табель за эти пару недель? Я
И, к немалому изумлению мисс Поттс, и не менее грандиозному удивлению мадемуазель, Гвендолин взялась за учебу! И училась! Корпела над книгами. Писала бесчисленные сочинения и переписывала их наиболее аккуратным почерком. Стала самой внимательнейшей во всем классе.
–
– И как я, – подтвердила мадемуазель. – Глядел бы кто на ее упражнения по французскому! Только одна ошибка! Того прежде с Гвендолин не случалось. Словно начала с нового стебля.
– С нового
Гвендолин не слишком нравилось прилагать все силы к учебе. Дэррелл посмеялась над ней и растрезвонила всем, почему произошла такая перемена в нерадивой Гвендолин: