Работала Галина оператором. Михаил каждую смену видел, как девушка раза два проходила по цеху, останавливаясь у досок, где сталевары пишут мелом время выпуска, завалки и ход других операций, и заносила это в какую-то книжку.
Задерживаясь у Михайловой доски, она поглядывала на сталевара как-то укоризненно-печально, и невольно думалось ему:
«А, может быть, любит она меня? Да неудобно поближе сойтись со мной, потому что я хуже других работаю. Комсорг как-никак…»
Михаилу вдруг пришло на ум, что людям, которые мало понимают в их работе, кажется, будто скоростники — это какие-то особенные люди. Так, наверное, думает и Галина.
«А что, если попробовать, дать скоростную», — подумал Михаил.
Он впервые сегодня по-настоящему осмотрел печь и повеселел, глядя, как Петька, работавший у крышек, где особенно жарко, оттягивает брюки, чтобы не жгло колени.
— Эге-ге-й! — крикнул Михаил. — Заливай!
Голос гулко отдался где-то вверху, смешался с другими шумами. Петька отошел в сторонку, чтобы его можно было увидеть из кабины заливочного крана, и стал наблюдать, как Миша заливает чугун.
Огромный заливочный ковш, похожий на бадью, слегка покачивался, чугун лился толстой струей, золотистые искры дождем сыпались на мокрую площадку, шипели и щелкали.
— Как красиво! — сказал Михаилу третий подручный, маленький шустрый паренек.
— Что ж тут красивого? — возразил тот озабоченно. — Чугун холодноват. Давай-ка мы его поднагреем.
Подручный убежал. Скоро из-под крышек завалочных окон вылетели клубы багрового дыма, рассеялись по цеху. Сквозь крышечные гляделки стало плохо видно, что делается в печи, но Михаил каким-то чутьем понял, что плавка пойдет хорошо, обрадовался.
— Как думаешь, Петро, — спросил он. — Выпустим за смену?
Михаил знал, что две плавки одновременно пускать нельзя: не хватит кранов для разливки стали. Значит, надо выпустить вперед Снегирева.
Петька почесал затылок, стал серьезным.
— Оно, конечно, так, да и то сказать — заработать не мешает, но печь старовата.
Михаил махнул рукой: спрашивать совета у осторожного Петьки было более чем бесполезно.
— Иди побеспокойся, чтобы нам тоже ковши поставили, — у Кости стоят — ты ведь мастер по хозяйственной части…
— Во! Это дело! — обрадовался Петька, убегая.
Подручные, глядя на сталевара, работали споро. В печи гулко бурлил металл.
Подошла Галина. На ней синий рабочий халатик, волосы убраны под косынку. Лицо у Галины небольшое, матово-белое. На нем резко выделяются черные широкие брови, а под ними удивляют бездонной синевой глаза. Линии губ круто изогнуты.
— Ой-ой-ой! — сказала она. — Ты что, Михаил, Костю обгоняешь?
В глазах девушки Михаил увидел восхищение и какую-то задушевность. Чудилось: подойди сейчас и скажи самое, самое сокровенное — ответит тем же.
— Уже обогнал! — ответил он. — Чем мы хуже Кости?
— Поздравляю.
Уходя, она улыбнулась Михаилу, показав два ровных ряда зубов и глянула своими синими глазами.
«Как море, — подумал Михаил про эти глаза, забыв, что у моря он и близко не бывал… — Эх, работнуть, чтобы знали, как надо. Синебрюхову скажу, когда выпускать надо будет, а то опять задержит».
Но сухая, нескладная фигура мастера появилась на площадке раньше, чем он ожидал.
— Что ты печь разогнал — подойти страшно! — еще издали закричал он. — Куда торопишься? У Снегирева впереди идет!
— Где ж впереди! — вспылил Михаил. — Я уже расплавил.
— Он по графику вперед пускает.
— Какая же разница? Я не задержу ведь его!
— А если ему марку надо будет сменить?
Михаил удивленно вскинул брови:
— Зачем?
— А это не твое дело! — отрубил Синебрюхов. — Как сказано, так и делай. Понял? Не лезь вперед батьки в пекло. Категорическим путем.
Мастер повернулся и зашагал к первой домне.
— Пошел ты к чертям! — ругнулся Михаил вслед. — Сам придешь, когда пускать буду… Дай, Петька, пробу. Живо!
Михаил прикрыл газ и смолу, пламя в печи посветлело. Теперь из крышечных гляделок вырывались не длинные темно-красные метелки, а пять ярко-желтых коротеньких хвостиков пламени, загибавшихся кверху.
Подбежавший подручный сказал, что в стали углерода остается мало, она приближается по анализу к заданной марке.
— Пробу на слив!
Петька зачерпнул через гляделку железной ложкой, вылил металл на чугунную плиту. С тонким шипением, снопиком взметнулись искры, металл разлился тонкой лепешкой.
— Тащи сюда мастера, — сказал Михаил, — сейчас пускаем.
— Он на первой, — смущенно ответил Петька, — там летку разделывают…
— Как разделывают?
— Ну как? Вон посмотри, — подручный ткнул рукой вверх.
Из-за первой печи поднялся плотный клуб желтого дыма, затем крыша цеха розово засветилась: Снегирев пустил плавку.
Все вдруг стало безразлично Михаилу. Густой запах газа и едучей извести и шамота показался вдвое приторней и противней. Он с неприязнью окинул печь, пышущую жаром и полыхающую пламенем из-под квадратных крышек и между кирпичей, и даже не улыбнулся, когда Петька движением балерины оттянул брюки, чтобы не жгло колени, отошел к будке, закурил. Синий дымок ниточками поплыл кверху.
«Сварил скоростную… Чем мы хуже Кости», — вспомнил он свои слова.