Первые врата. Исследования сновиденной реальности шаг за шагом

Наш ялик яростно покачнулся. Он накренился под острым углом, и мы упали за борт. Внезапный шок заставил меня вспомнить, что это мгновение было частью полузабытого сна. Я знал, что погружение в воду повторяло прошлое событие. Рядом с нами покачивалась перевернутая лодка. Чайки опустились на ее темный корпус. Безоблачное небо лучилось безмятежной лазурью. А затем появилась дверь. Ее покосившийся проем чернел в гранитной скале, покрытой слизью и губчатыми наростами. Какие–то крохотные моллюски образовали на ней колонию. Я боялся, что под их массой дверь может открыться в любой момент. И это случилось, когда мы достигли порога. Я не ожидал увидеть дядю Генри. Он стоял в дверном проеме и с улыбкой смотрел на нас. Линзы очков увеличивали его глаза до невероятных размеров. За его спиной я увидел стены комнаты, облепленные рыбьей чешуей и старыми морскими картами. У высокого столика, похожего на кафедру, замерла девушка, с нитями водорослей в длинных волосах. Она держала в руке большую раковину. Дядя Фин соскоблил с подошв радужные бусинки, и те, вдруг превратившись в пузыри, помчались к отверстию раковины. Когда мы оказались в одном из них, девушка отвела взгляд от огромной книги и приподняла голову. Пролетая мимо, я заметил, что она имела лицо Кэтлин Ваярд — то самое, которое прижималось к оконному стеклу в холле «Брундиша“.

Когда меня втянуло в комнату, я понял, что доктор Блэк исчез. Мне даже стало немного одиноко. Дядя Генри сидел в своем кресле; рядом дремала тетя Сьюзен — самая мирная сцена, которую я помню. Она потускнела и уступила место новому сюжету. Я увидел мальчика, который спал на диване под эркером. Было утро, и луч солнечного света косой полосой проникал сквозь щель между шторами. Он освещал мириады пылинок, выдохнутых новой мебелью — их яркие искорки предвещали бесподобный летний день. Мальчик проснулся, но его тело осталось неподвижным, сохраняя торжество идеального покоя. Глядя на луч света, он осознавал только себя. Затем пришли чувства и мысли. Он вскочил с дивана и поднырнул под солнечным лучом, который казался квинтэссенцией Света. В то мимолетное, но вечное мгновение мальчик знал, что это Реальность. Он восторженно вдохнул аромат плодов в хрустальной чаше, с улыбкой отметил запахи новых тканей и в одном прыжке оказался у двери.

Поскольку ум не может оперировать одновременно несколькими линиями мыслей, все события жизни переживаются в том пространственно–временном континууме, который называется прошлым. Позже из подобных событий мы создаем истории и убеждаем себя, что они происходили с нами. По этой причине любая осознанная мера движения кажется нам событием прошлого, которое, фактически, переживается сейчас. Другими словами, мальчик знал, что никакого прошлого не существует, ибо не было «того“, кто имел бы его. Он еще не понимал, что не было и настоящего.

Мальчик «вспомнил“, что дверь открывалась с трудом — ее следовало сильно толкнуть. И она обязательно издала бы громкий чмокающий звук, который мог разбудить других обитателей дома. Конечно, в такое чудесное утро они охотно поднялись бы пораньше, но мальчик не хотел делиться с ними свежестью нового дня. Для него это был момент совершенства; момент, воспетый Дали в «Рассвете“ — картине, которой он так страстно восхищался; или в безупречной строке Мэлларми: «Le vierge, le vivace et bel aujourd«hui.“

Переступив порог, он «вспомнил“, что нужно идти очень тихо — особенно, по лестнице, где следовало соизмерять давление тела на каждую ступень. Витражное стекло двухстворчатой двери отбрасывало на полированный паркет узор желто–зеленой листвы и рубиновых соцветий. Их стилизованный рисунок перекрывал орнамент на ковре, составленный из граненых алмазов. Они, словно камни на речном перекате, выступали на полу между мальчиком и дверью в туалет. За высоким окном этой комнаты, наполненной запахом хлорки, утренний свет казался прохладным и белым. Зеркало над раковиной отражало юное лицо и старую тень, которая смотрела на мальчика, еще не совсем проснувшегося, не способного осознать полученное впечатление и отвергнуть его, как нечто невозможное. По бокам зеркала стояли два подсвечника, украшенные головами сатиров. Гонимые ветром облака затуманили на миг белизну туалета, и в летящей тени он увидел другое лицо, под ним, за ним, вокруг него…

Быстрая и точная цепь переживаний. Регулярно посещая «Брундиш“, он имитировал действия мальчика. Эти упражнения помогали ему входить в Пустоту, удивляя ложь Времени истинным знанием того, что пространство, в котором развивались события, было неразрывно связано с сознанием, наделявшим его аспектами чувств.