Первый день – последний день творенья

Вторая беседка простояла до Великой Отечественной войны, и в справочниках этих лет часто упоминается «ветхий сруб», а в нескольких шагах бездонный омут, заросший до того, что его не видно. И вдруг – кажется, впервые из десятков путеводительных книг – у Чехова и Носкова в брошюре, изданной в 1934 году, упоминается в месте истока Волги стоящая береза: «Над омутом, образованным от действия подземного ключа, который и считают истоком Волги, еще не так давно стояла береза. Сейчас она срублена, и омут приходится искать по пню, оставшемуся от нее. Метрах в 20 ниже омута, над ручьем стоит деревянное зданьице бывшей часовни, построенной в 80-м г. прошлого столетия».

Правда, немного странно, что больше нигде ни разу березка, стоящая над ключом, не упоминается. Такое невозможно было бы не заметить. Но, честно говоря, мне очень хочется верить в эту русскую березку, стоящую над колыбелью новорожденной Волги, такой же русской и прекрасной. Для меня слияние их двух – русской березы и русской Волги – есть понятие светлого начала самой России.

Немецкие фашисты, дойдя до этих мест, разрушили старое здание часовни, и в 1942 году наши бойцы, вступив в деревню, первым делом поставили над истоком Волги маленькую избушку, значит, уже третью по счету. Уже в недавнее время ее сменила крепкая постройка с настилом, аркой и цветными стеклами в окошках.

Многочисленные следы не обманули нас. Мы пришли туда, куда приходят многие, чтобы многое понять. Почти у деревни мы обнаружили вдруг потерянный след – елочку и клеточку – и очень обрадовались ему, а вскоре мы познакомились уже по-настоящему с его хозяйкой. Женщину звали Евдокия Гавриловна Лагренева. Она оказалась местной жительницей и проводила нас к истокам, точно как провожала Озерецковского местная крестьянка (уж не прабабка ли?), захватив ведро для воды.

Тут хочется сказать еще про один след, которому я никогда не радуюсь. Я говорю про автографы, которые оставляют на стенах, окнах и дверях посетители. Эти автографы я встречал повсюду: на высочайших скалах Кавказских гор, на тополях (сделанные грубо и больно), в Никитском ботаническом саду и даже на чугунных пушках четвертого героического бастиона в Севастополе. Так же давно среди подобных надписей я стал выделять буквы Московского энергетического института. Трудно сказать, почему МЭИ, может быть, какие-нибудь неизвестные нам традиции, но мы даже спорили, каким по счету мы увидим знак МЭИ, сделанный то ли топором, то ли еще как, но саженными буквами на самом памятнике.

Хочу сказать, что избушка у истоков Волги особенно жестоко покалечена. Ю. Ловцов и некая Шепелкина обозначали крупно здесь свое пребывание от входа. Потом привычное МЭИ – полуметровыми буквами в центре. Тут же под боком уютно разместились астрономы МГУ и будущие учителя из МОПИ. Тысячи и тысячи надписей на каждом сантиметре свободной площади, но дерева не хватило, и до крови расцарапаны цветные окошки.

У историка Токмакова есть такие слова: «Истоки наиболее важной в экономическом отношении и наиболее известной русской реки издавна привлекали к себе внимание образованных русских людей, как об этом, между прочим, свидетельствуют и многочисленные надписи на стенах часовни, сооруженной над ключом у д. Волга-Верховье».

Как видите, не без традиций «образованные русские люди» портили стены и раньше, желая увековечить себя таким образом. Но учитывая, что образование сейчас, не в пример прошлому веку, стало всеобъемлющим и полным, можно представить, во что грозят превратиться наши исторические памятники! На мой же взгляд, нынче образованность, а иначе – культура, должна проявляться уже в том, чтобы не ставить надписей (кроме своих блокнотов).

Да поглядите же, что получается! Домик над истоком Волги сооружен недавно на деньги рабочих кожзавода и населения города Осташкова, а уже начисто снесены деревянная загородочка, всяческие украшения; подставка для книги отзывов оторвана и валяется на полу. Приходящие сюда умываются, стирают белье.

Евдокия Гавриловна говорила, черпая воду из ключа:

– Пишут на стенах – ладно. Хоть в альбоме было бы лучше. Но зачем воду-то портить? Мы же пьем ее, Волгину воду-то. Здесь мох, она темноватая, но весной или осенью проясняется, и вкус у воды становится просто отменный. А туристы…

В те далекие времена, когда поставили по соседству монастырь, игуменья закрывала часовенку на замок, чтобы молодые монашки не безобразили. Неужели теперь надо делать то же самое? Ведь здесь же все свое. Собственное. Родное. А кто бы пожелал украсить дом родной этим резным безобразием? Но тут, оказывается, можно. И пишут крупно: «Мы здесь были, воду пили». А ниже кто-то им отвечает задушевно: «А мы ноги мыли!»

Вот и вся истина.

Я стою у ручейка под названием Волга. У того самого начала. Тихая и несмелая, как тонкий лист слюды, она плоско выкатывается под мостик, даже не замочив верха камней. Как сказано у одного поэта: «В этом месте Волгу перепрыгнет иволга…»