Первый день весны

Свет, проникающий в комнату, по-прежнему был пронзительным, голубое небо оставалось настолько ярким, что глаза болели. Свет мерцающими искрами отражался от блестящих спинок мокриц. Солнце выползло на середину дыры и теперь светило прямо на Рути. Я посмотрела на нее, лежащую, словно кукла, посреди залитого солнцем пятна. Мои руки устали. Глаза устали, сердце устало. Рути никогда не вернется. Я улеглась на живот и лежала рядом с ней — плашмя, неподвижно. Я хотела к маме. Хотела уткнуться головой ей в грудь, как сделала в больнице, прижать ее ладонь к щеке и почувствовать своей кожей линии. Я не знала почему. Просто хотела. Подумала: это, наверное, потому, что мне немного страшно. Отвратительно испытывать страх. Я взяла Рути за руку и нащупала языком дырку на том месте, где теперь не было гнилого зуба. И стала ждать воя сирен. Ждать, когда полиция придет и заберет меня в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Мы с Рути лежали и ждали вместе под дырой в небо.

Джулия

На вокзале не было ни красно-синих маячков, ни сирен, ни полицейских машин, припаркованных у здания. Только какой-то старик сидел за столиком в «Ту-ту», читал газету и пил чай.

Мы вышли на улицу, и я огляделась по сторонам. Никто не ждал нас в засаде. Я знала, что должна радоваться — следует подхватить Молли под мышки, поднять в воздух и закружить, — но ощущала только холодный страх. В моих мыслях полиция сейчас должна была заталкивать меня в одну машину, а Молли — в другую, чтобы увезти меня в тюрьму, а ее — к новым родителям. Я была бы опустошена, сломлена, но в то же время спокойна, потому что больше ни за что не отвечала бы. За Молли присматривали бы настоящие взрослые, а за мной присматривал бы персонал тюрьмы, и освободиться от ответственности за целых двух людей было бы все равно что снять свинцовый комбинезон.

— Идем, — сказала Молли и потянула меня к главной улице. Вдали темнело море, серое по сравнению с яркими цветами парка аттракционов.

— Ты хочешь туда?

— В парк? — переспросила она.

— Да.

Молли захлопала в ладоши и запрыгала на носочках.

— Да! Я хочу на спиральную горку!

Операторы аттракционов, похоже, были изумлены тем, что к ним кто-то пришел, и смотрели на Молли так, словно она могла оказаться миражом, — пока не запрыгнула на «Автодром» с такой силой, что все сооружение зашаталось. Потом она помчалась к спиральной горке и замахала мне рукой, чтобы я подошла и заплатила. Когда я протянула оператору монету в пятьдесят пенсов, он покачал головой.

— Она слишком маленькая, чтобы кататься в одиночку. Вы должны пойти с ней. Цена — фунт за двоих. На три заезда.

Молли приложила ладони к моему животу и слегка похлопала.

— Идем, идем, — поторопила она. — Тебе понравится. Это очень весело!

Я дала оператору еще одну монету, и он протянул нам коврик с сиденьем и ручками. Молли уже скрылась наверху, на шаткой винтовой лесенке. Ступени были сделаны из металлической сетки, и когда я смотрела сквозь них вниз, мне становилось нехорошо. Пока добралась до верха, сплетенный из джутового волокна коврик поцарапал мне лодыжку. Молли ждала, подпрыгивая и извиваясь, словно хотела в туалет. Потом показала мне, как укладывать коврик на спуск, куда садиться и куда ставить ноги.

— А теперь жди, — строго сказала она. — Пока не отталкивайся, мне тоже нужно залезть. Так что пока не скатывайся. Хорошо?

Молли втиснулась между моими ногами и прижалась спиной к груди. Она казалась очень теплой, очень живой — существо из крови, кожи и нервов. Это не соответствовало тому, что я видела на рентгеновском снимке: черная пустота вокруг костей.

— Так, секунду. Ты должна сместить попу вперед, и тогда мы поедем, — сказала Молли. От восторга ей приходилось делать паузы между словами, чтобы вдохнуть. — Поедем очень быстро. Но ты не бойся. Я знаю, как это делать, и присмотрю за тобой.

Она взялась за веревочные ручки рядом с моими руками и крикнула:

— Поехали!

И мы помчались по спирали к земле — ветер в лицо, соль на щеках, и никакой возможности думать, кричать или плакать.

Мы прокатились со спиральной горки девять раз, а потом повелитель аттракциона сказал, что мы получаем еще три заезда бесплатно — «видно же, как сильно ей это нравится». Пришлось придержать Молли за пальто, чтобы она не бросилась целовать его. Мне же хотелось ему врезать. Парк аттракционов пах репчатым луком и бензином, и мне казалось, что лицо у меня зелено от дурноты.

Двенадцати заездов оказалось достаточно даже для Молли, и когда я отдала ей свои последние фунтовые монеты, она потратила их у прилавка с «Гарантированным выигрышем» и на облако розовой сахарной ваты. Мы взяли ее «гарантированный выигрыш» (синее плюшевое животное непонятного вида) и сахарную вату на пляж, где сидели на мокром песке, и сырость просачивалась нам под ягодицы. Эта сырость в сочетании со звуком прибоя создавала у меня впечатление, будто все вокруг жидкое.

— Я отнесу эту игрушку на «покажи-и-расскажи», — заявила Молли. Сахарная вата оставила липкое кольцо вокруг ее рта.

— Да?