Первый день весны

Линда встала и попятилась назад, пока не уперлась в стену. Ноги у меня стали затекать от сидения на корточках, поэтому я села на пол и уперлась подбородком в колени. Горло болело так сильно, что я не помнила, болело ли оно так когда-нибудь прежде. Я подумала, что, наверное, у меня ангина. Линда соскользнула по стене, как кусок яйца всмятку скользит по тарелке, и тоже села, прижав колени к груди, и мы словно стали отражениями друг друга. Рути лежала между нами; сейчас она казалась меньше, чем когда была живой.

— Пожалуйста, не убивай меня, — попросила Линда.

— Не буду.

— Это ты убила Стивена? Поэтому все это накалякала?

Она смотрела на стену за моей головой. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы прочитать. Слова прилипли к изнанке век. Я видела их каждый раз, когда моргала.

Я здесь. Я здесь. Я здесь. Вы меня не забудете.

Стивен тоже прилип к изнанке век. Я видела его, когда моргала, когда засыпала, — колено упирается мне в живот, мои руки сомкнуты на его горле. Я выдавливала из него жизнь до последней капли, пока он не остался лежать передо мной, словно пустой тюбик из-под зубной пасты, пока не стал настолько мертвым, что я поняла: он не воскреснет в ближайшие дни. А потом оставила маленькое тело на полу посредине комнаты и побежала, чтобы встретиться с Линдой возле стены для стоек. Я остановилась рядом с ней и встала вверх ногами. А потом мимо пробежала мамочка Донны, колыхая грудью и пронзительно крича, и я притворилась, будто так же, как все, изумляюсь тому, что маленький мальчик лежит мертвым в синем доме.

— Да, — сказала я. — Я убила его.

Я столько раз воображала, как говорю эти слова, и у меня в голове они всегда звучали блестящими. Вслух они получились тусклыми. Линда теперь не говорила, что я ее лучшая подруга и что она позовет меня на свой день рождения. Вместо этого она сказала другое — то, что всегда говорила, когда ей что-то не нравилось:

— Я расскажу маме.

Она сместилась чуть выше по стене, глядя на меня так, как будто думала, что я прыгну и схвачу ее за горло, если будет двигаться слишком быстро. Я осталась сидеть. Слишком устала, чтобы убивать еще кого-нибудь. Слишком устала, чтобы вообще делать что-нибудь.

— Хорошо, — сказала я.

Линда завела руку за спину, как делала, когда мисс Уайт в школе пыталась заставить ее определять время. Как делала всегда, когда чего-то боялась или не знала, как правильно поступить. Она стояла неподвижно. Потом спросила:

— Почему ты…

— Почему я — что?

— Убила их.

Мое лицо словно свело судорогой. Я приложила ладони к щекам, чтобы Линда не видела, как они становятся розовыми.

— Просто случайно, — прошептала я.

— Нельзя убить человека просто случайно.

— Я думала, они вернутся.

— Люди не возвращаются, если умирают.

— Я просто хотела этого.

— Но почему?

— Потому что это нечестно.

— Что нечестно?

— Просто всё. — Нельзя понять про «честно» и «нечестно», если у тебя есть мамочка, которая печет сконы, и папа, который вставляет твое имя в песенки.

— Зачем ты привела меня сюда? — спросила Линда.

— Просто привела.

— Но теперь я должна буду сказать маме. И все узнают, что ты это сделала.

— Да.

— Ты хочешь, чтобы люди знали, что это ты?

— Раньше хотела.

— А теперь?

— А теперь я просто ужасно устала.

Это была не совсем правда. Я чувствовала не усталость, а что-то большее, чем усталость. Чувствовала себя так, как в тот раз, когда мы играли в прятки и я спряталась под алтарем в церкви. Свернулась в тесный клубок и слушала, как колотится сердце в груди, вдыхала пыльный запах старых сборников с гимнами, от которого хотелось зевать. Водила Донна. Я ждала, пока она найдет меня. Чем дольше медлила Донна, тем сильнее было мое возбуждение, потому что я была уверена, что выиграла. Я ждала, пока мои колени не онемели. Ждала, пока не свело спину. Ждала, пока церковный холод не пробрал меня до костей, сделав жесткой и неуклюжей. Прятаться здесь было ужасно одиноко.

В конце концов я выползла из-под алтаря и вернулась на улицу. Нашла Линду, когда та пристально смотрела в кусты сбоку от автомобильной парковки. Увидев меня, она улыбнулась.

— Вот ты где! — сказала она.

— Но водить должна Донна, — напомнила я.

— Ей стало скучно. Она ушла домой обедать. Все ушли обедать.

— А почему ты не ушла?

Вид у нее был сконфуженный.

— Мы же тебя не нашли.

— Ты могла просто бросить. Остальные же бросили.

— Я не хотела бросать. Хотела найти тебя.

— Почему?

— В этом смысл игры.

— Но ты могла бросить игру. Могла играть в другие игры без меня. Зачем я тебе нужна?

— Не знаю. Ты моя лучшая подруга. Я тебя люблю.

Я обняла ее. Линда была выше, поэтому мое лицо оказалось прижато к ее ключицам. Я сжала ее так крепко, что мне чудилось, будто мы сейчас соединимся в одну девочку. Сжимала, и сжимала, и вдыхала ее запах, и думала: «Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя».

Вот так же я чувствовала себя после того, как убила Рути — не сильной и искрящейся, как после убийства Стивена, а замерзшей и онемевшей, как тогда под алтарем. Это уже не было весело. Я больше не хотела прятаться. Просто хотела быть с Линдой.