Первый Феникс

А женщина еще несколько минут стояла, с тяжелым сердцем глядя на улицу. Боясь выходить и решив еще немного побыть на станции, она вздыхала и разглядывала безоблачное небо, когда сердце вдруг кольнуло. Сначала дышать стало трудно, затем невозможно. Сердце остановилось почти сразу. Уже бездвижная кровь быстро нагревалась, кожа стекала на пол бледной кипящей жижей с волосами и кровью, пахло жженной плотью, которая вскоре тоже начала будто плавиться, а всего через минуту перед высокими тяжелыми дверьми вестибюля метрополитена лежал в кровавой жиже полностью лишенный плоти скелет.

Человек, стоявший за одной из колонн, улыбнулся:

– Наконец-то, – шепнул он и облизнул высохшие губы. – Долго пришлось тебя ждать.

Те немногие, кто шел в ту минуту мимо станции, украшенной колхозницами и солдатами (пара подростков, расстроенных нагоняем от родителей за найденные в портфелях сигареты «Тройка», женщина-курьер и пожилой мужчина, шаркающий на встречу с новой дамой сердца, держа завернутый в газетку букетик из трех крупных ромашек – ее любимых – с зеленой веточкой) изумились необычному цвету глаз вышедшего из метро мужчины. Все четверо заметивших его пожали плечами и решили, что это линзы, но удивились, что столь солидный мужчина решил поменять цвет глаз на фиолетовый.

Глава 9

Связь

В корпусе охотников было непривычно тихо. Свойственный этой части Форта непрекращающийся шум сменился шелестом лежавших у главных ворот цветочных венков и тихим шипением догорающих свечей. Триста девятнадцать могил были вырыты этим утром на отдаленном подмосковном кладбище, и все сотрудники находились сейчас там.

Родившиеся в ту ночь фениксы долго стояли со скучающим видом посреди казармы, разглядывая спящих людей, которые медленно лишались кислорода. Когда первый из охотников выгнулся от судороги и захрипел, один из фениксов улыбнулся и начал напевать, размахивая руками, как дирижер, и радостно вздрагивая каждый раз, когда в огромной комнате с низким потолком гулким эхом разносился новый хрип задыхающегося человека. А всю оставшуюся ночь, до раннего утра, они медленно, внимательно зашивали охотникам рты сапожными иглами и толстой грубой бечевкой, напевая под нос:

Velut luna
Statu variabilis

Десятки тысяч не побоявшихся выйти из дома людей окружили охотничий корпус. Они принесли венки, букеты, свечи и плакаты с соболезнованиями. Высокие стальные ворота, украшенные узорчатой жар-птицей с длинным вьющимся, как пучок лент, хвостом и раскрытым в крике клювом, распахнулись. Петли пронзительно скрипнули, казалось, что разорванная горем пополам птица издала вопль боли. И начали выносить гробы.

Светлые, с жар-птицей на крышках, их несли, едва передвигая ватные ноги, близкие и друзья. В стеклянных глазах не отражалось ничего, кроме пожирающей изнутри пустоты, которая стремилась соединиться с пустотой снаружи. А человек – лишь тонкая прослойка между ними, которая вот-вот лопнет и позволит наконец миру рухнуть на колени и погибнуть.

Когда люди спотыкались или, обессиленные, теряли равновесие, толпа подхватывала их, а кто-то из пришедших занимал место среди несущих гробы. И все молчали. Не было ни слез, ни криков, ни разговоров – лишь абсолютная тишина. Только в нескольких шагах от процессии на мгновение раздалась мелодия:

Semper crescis
Aut decrescis

Насвистывающий был невысоким мужчиной лет тридцати. В потасканной черной олимпийке, начавшей маслянисто блестеть на локтях, дешевых светло-голубых джинсах, лопнувших сбоку кроссовках и тонкой серой футболке с надписью «abidas». Когда он заметил единственный устремленный на него взгляд, сплюнул под ноги и ухмыльнулся, обнажив на секунду желтые зубы, начавшие чернеть по линии десен. Глеб внимательно смотрел на мужчину, пытаясь вспомнить, где уже видел это неприятное лицо. Круглое, с чрезмерно пухлыми и влажными от слюны губами, маленькие глубоко посаженные серые глаза, короткая стрижка ежик, безвольный подбородок и обвисшая шея. Чуть полноватый, с «пивным брюхом», судя по всему, возрастом чуть за тридцать. Внешность более чем заурядная, мужчина был не то чтобы уродлив – он был вполне обычным, но решительно неприятным.

Мимо в полной тишине медленно пронесли еще один гроб, скрыв на несколько мгновений мужчину из виду, чего тому хватило, чтобы успеть смешаться с толпой и ускользнуть от вызывавшего раздражение впялившегося в него охотника. Глеб рванулся было в гущу толпы, но рация истерично захрипела, требуя его присутствия в штабе первого охотничьего отряда. Единственного отряда. Он последовал приказу полковника и быстро направился к воротам. За его спиной раздалась мелодия:

Vita detestabilis
Nunc obdurat
Et tunc curat
Ludo mentis aciem[2]

* * *

– Видел кого в корпусе? – спросил полковник вместо приветствия, когда Глеб зашел в кабинет.

– Пусто, – сухо ответил тот, рухнув в свое кресло.

Майор устало стянул кроссовки и закинул ноги на покрытый пылью стол.

– Ну, что тут у вас? – протянул он после затянувшейся паузы.