Первый класс

Это сообщение было встречено негромким, но дружным смехом присутствующих. Илларион заставил себя засмеяться вместе со всеми, между делом осматривая театр предстоящих военных действий и прикидывая что да как.

— Невест нет, — сказал он, — это понятно. — А что есть? Ну, сам посуди, уважаемый: зря я, что ли, триста верст отмахал?

— Понимаешь, — рассудительно протянул кавказец, — кое-что есть, конечно. Так не бывает, чтобы совсем ничего не было. Только хорошего для тебя тут нет совсем, а что есть, тебе сильно не понравится, клянусь. Ребята есть — молодые, горячие, крепкие. Палки есть, железки. Ножики тоже есть — большие, острые. Хочешь посмотреть? Выходи из машины, смотри, пожалуйста! Только потом не пожалей.

— Я постараюсь, — пообещал Забродов и, молниеносным движением ухватив небритого проповедника семейных ценностей за куртку на груди, резко рванул на себя.

Кавказец с глухим стуком ударился головой о стойку кузова, а стремительно распахнувшаяся дверь, с силой ударив по лицу, отбросила его от машины. Спящую улицу огласил гортанный боевой клич, вырвавшийся из множества глоток, разнокалиберные дубинки взметнулись в воздух. Это здорово напоминало атаку племени дикарей, и Забродов с трудом поборол искушение пальнуть в воздух. Он не сомневался, что, как и в случае с дикарями, впервые увидевшими белого человека, этого будет достаточно, чтобы обратить все племя в паническое бегство, но поднимать шум раньше времени не хотелось. Перестав наконец улыбаться, он бросил на землю окурок и мягко выпрыгнул из машины.

Следующие тридцать или сорок секунд были насыщены таким количеством событий, какого другому хватило бы на целую жизнь. Этот другой, верно, считал бы себя крутым парнем и надоедал внукам рассказами о своих геройских подвигах. Увы, Илларион Забродов находил подобное времяпрепровождение рутинным, а его оппонентам, даже если бы они и захотели сложить о событиях той ночи красивую легенду, пришлось бы сильно напрячь фантазию. Все, что видел каждый из них по отдельности, сводилось к беспорядочному мельтешению множества конечностей, которое заканчивалось внезапной вспышкой ослепительно яркого света, после чего наступала полная тьма. Позже никто из них не мог объяснить, каким образом в их машинах оказалась перебитой половина стекол. Исцарапанные макушки некоторых участников событий подсказывали правильный ответ, но подсказку предпочли проигнорировать, ибо она больно ранила самолюбие гордых сынов Кавказа.

К слову, больше всего в этом сражении пострадало именно самолюбие джигитов: все они, немного отлежавшись, покинули поле боя на своих двоих, и никто из них не получил травмы более серьезной, чем ушиб или легкий порез битым стеклом. Учитывая грандиозные, по их представлениям, масштабы побоища, это казалось куда более необъяснимым, чем выбитые стекла и помятые борта автомобилей. Эта история по вполне понятным причинам не получила огласки в сообществе окопавшихся на столичных рынках торговцев мандаринами и хурмой: хвастаться тут было нечем, а жаловаться некому, да и не на кого, кроме себя самих.

Предводителя битого воинства, того самого усатого грузина в ушанке, что вел с водителем черного «бьюика» предварительные переговоры, звали Гамлетом — Гамлетом Артуровичем, если быть точным. Он был одним из тех дальнобойщиков, что привели в Песков цистерны с двадцатью тоннами вина и застряли здесь, ожидая особого распоряжения Реваза, который не без оснований подозревал, что водителей виновозов попробуют захватить и выбить из них информацию. Непредвиденная задержка сильно раздражала Гамлета Артуровича, которого дома ждала молодая красавица жена. Выданные Ревазом на мелкие расходы деньги таяли на глазах, заработки отсутствовали, заключенные перед отъездом договоренности с другими грузоотправителями срывались, а утопающий в грязи и слякоти провинциальный русский городишко традиционно не мог предложить Гамлету и его коллегам иных развлечений, помимо пьянства. В силу перечисленных причин Гамлет Артурович был рад случаю сорвать накопившуюся злость — если не на Ревазе, разобраться с которым у него были коротки руки, так на ком-нибудь еще.

К этому делу он приступил с большим энтузиазмом, не ожидая никаких сюрпризов и опасаясь только одного: как бы земляки, увлекшись, не забили русского насмерть. Реваз совершенно недвусмысленно предупредил, что этот человек нужен ему живым для разговора по душам. Ни о чем больше Реваз Гамлета и его товарищей не предупреждал, и немудрено: отдавая землякам сделанную следящей камерой в офисе «Бельведера» фотографию сибирского предпринимателя Худякова, Ржавый еще не знал, кто это такой, а потому не сомневался в способностях своих подручных. Поэтому Гамлет Артурович очень удивился, очнувшись и обнаружив себя на переднем сиденье едущего куда-то сквозь ненастную ночь автомобиля. Сидеть было как-то неудобно; причина этого неудобства дошла до его сознания только тогда, когда он попытался пошевелить руками и обнаружил, что они крепко связаны за спиной.