Первый класс

Мухин разглядывал ее покрытое слоем дешевой косметики дряблое лицо, обдумывая только что пришедшую на ум идею. Помянув последнего сторожа, он вспомнил мужика в безбожно лезущем вьетнамском пуховике, с которым (с мужиком, а не с пуховиком, разумеется) разговаривал пять минут назад на крыльце заводоуправления. Именно сторож, столь неумело и откровенно пытавшийся заложить начальника охраны, навел Виктора Мухина на мысль, что стремление любой ценой продвинуться хотя бы на одну ступеньку вверх по карьерной лестнице — это мотив.

— Стало быть, ты — последняя, кто видел Шмыгу живым, — начал он, внутренне потешаясь над собой, поскольку больше привык к роли допрашиваемого, чем вопрошающего.

Секретарша молча, с готовностью кивнула. Лицо у нее было глупое, по-собачьи преданное и такое испуганное, что последние подозрения в ее адрес мгновенно развеялись. Никакой личной выгоды из смерти Шмыги эта бестолковая баба предпенсионного возраста извлечь не могла. Она всю жизнь проторчала в приемной, как собака в будке, охраняя дверь в кабинет директора, и ей, по большому счету, было все равно, кто сидит за этой дверью, лишь бы ее, старую кошелку, не прогнали с насиженного места.

— Рассказывай, — потребовал Муха.

Секретарша с запинкой и даже слегка заикаясь поведала облетевшую весь город историю о том, как покойный завпроизводством потребовал принести в кабинет стакан чая с лимоном, а когда требуемое было ему доставлено, оказался мертвым.

— Так-так, — дослушав до конца, с глубокомысленным видом произнес Муха. — Значит, чая он не пил?

— Не пил, — кивнула секретарша.

— А до тебя к нему в кабинет кто-нибудь заходил?

— Голубев приходил. Но после него я заглядывала к Александру Леонидовичу, и он был в порядке — сказал, чтобы чаю принесла и приказ передала в отдел кадров…

— Какой приказ?

— Да насчет Голубева же! О назначении сменным мастером… Он, Голубев, за этим к Александру Леонидовичу и приходил. У них в цеху мастер умер, место освободилось, и его туда…

— А с мастером что?

Секретарша всплеснула руками.

— А вы не знаете?! У нас же весь город об этом говорил!

— Ну, мы-то в другом городе живем, — деликатно напомнил Мухин. — Так что стряслось с мастером?

— С Егоровым? Ой, такая жуткая история! Сели завтракать всей семьей и чем-то отравились. Все умерли — и сам, и жена, и деток двое…

— Отравились? — переспросил Мухин и многозначительно переглянулся сначала с Костылем, а потом с Буфетом.

— Такой год несчастливый, — вздохнула секретарша, которая, получив возможность посплетничать, казалось, окончательно пришла в себя и перестала вздрагивать и заикаться. — Народ травится и травится. Да вон, у того же Голубева недавно жена с дочкой отравились. Грибов поели и померли…

— Сначала жена с дочкой, — негромко произнес сидевший на краешке стола Костыль, — потом мастер. И сам на его место. Везет, однако, мужику!

— А почему Шмыга решил назначить мастером этого Голубева? — спросил Муха.

Секретарша пожала жирными плечами с проглядывающими через ткань блузки, глубоко врезавшимися в тело бретельками лифчика.

— Кого-то же надо было назначить, — резонно заметила она. — А у Голубева высшее образование. В самом деле, чего человек с университетским дипломом у конвейера пропадает?

— А что у него за диплом?

— Да я не помню. В школе он работал — физику, что ли, преподавал. Или химию…

— Или химию, — многозначительно повторил Костыль.

— А что за цех? — продолжил допрос Мухин, чувствуя себя как охотничий пес, напавший на след дичи.

— Цех-то? Ну, этот… Мы его французским называем. Ну, вы знаете, наверное…

— Угу, — сказал Муха и снова переглянулся с Костылем. — Знаем, конечно. Так, значит, Шмыга решил назначить этого вашего Голубева сменным мастером… э-э-э… «французского» цеха и вызвал к себе, чтобы вручить приказ о назначении. Так?

— Так.

— А Голубев его ничем не угощал? Ну, может, они обмыли это дело или он Шмыге пузырь коньячку выкатил в знак благодарности? Ничего такого не было?

— Нет, что вы! Александр Леонидович на работе не пил! — запротестовала секретарша.

— Ай да Александр Леонидович, — буркнул со стоявшего в углу дивана Буфет. — На такой работе — и не пил! Мне бы такую силу воли.

— Помолчи, — сказал ему Муха. — Ну, пускай не пил. А пирожка какого-нибудь домашнего Голубев ему не давал? Вообще хоть что-нибудь — давал или не давал?

— Ну откуда же я знаю? — сделала большие глаза секретарша. — Если и давал, так Александр Леонидович мне об этом не докладывал, а сама я не видела. Они здесь разговаривали, а я в приемной сидела…

Конец фразы откровенно повис в воздухе. Мухин усмехнулся: он догадывался, что это значит.

— Деньги?

— Ну, я не знаю…

— Деньги, — уверенно повторил Мухин. — Давай, мамаша, колись. Шмыга все равно помер — с того света уже не накажет. А вот я могу.

— Запросто, — поддакнул Костыль.

Секретарша обреченно вздохнула.

— Ну, вообще-то, при случае Александр Леонидович брал.

— А случаи в этой дыре выпадают не так часто, — подхватил Костыль. — А тут человеку перевод из простых работяг в мастера оформили — ну как тут не взять? Верно, мамаша?