Первый класс

— Верно, — вздохнула секретарша. — Думаю, взял. У него в бумажнике, когда тело осматривали, целых семнадцать тысяч нашли с какой-то мелочью. Зачем ему с собой такие большие деньги таскать?

— Действительно, — кивнул Костыль, в портмоне которого в данный момент лежало что-то около полутора тысяч долларов в российских рублях и валюте. — Взял, даже к гадалке не ходи.

— И что? — слегка осадил его Мухин.

— В натуре, — увял Костыль, — ничего… Бабки не едят. И не пьют.

— Слышь, маманя, — внезапно обратился к секретарше Буфет, которому было приказано помалкивать. — А твой босс как бабки считал?

— Как это «как»? — удивилась, обернувшись к нему, секретарша. — Обыкновенно, как все…

— А все по-разному считают, — просветил ее Буфет. Костыль с насмешливым выражением лица открыл рот, но Мухин остановил его нетерпеливым движением ладони, и он промолчал. Буфет тем временем с шумом придвинул к себе ногой журнальный столик, извлек из внутреннего кармана бумажник и вынул оттуда стопку тысячерублевых бумажек, при виде которой у секретарши опять округлились глаза. — Гляди, мать. Можно так, — Буфет медленно, по одной, выложил на стол несколько купюр, — а можно этак…

Деньги с фантастической скоростью замелькали под его руками, и Мухин невольно вспомнил, что свой второй срок Буфет ухитрился получить за незаконные операции с валютой.

— Можно так, — продолжал Буфет. Он перехватил пачку денег посередине и начал с почти неуловимой для глаза быстротой листать их, перегибая через большой палец. — Или, как лохи, вот таким манером…

Он сложил три пальца в щепоть, лизнул их и начал пересчитывать тысячерублевки теми же движениями, какими неумелый игрок сдает карты.

— Вот! — воскликнула завороженная этим зрелищем секретарша. — Он всегда пальцы лизал, даже когда документы на столе перекладывал.

— Вот и сошлось, — подумав пару секунд, сказал Мухин.

В дверь постучали, и в кабинет, не дожидаясь разрешения, просунулся работяга, откинувшийся назад под тяжестью стопки картонных папок.

— В приемную! — гаркнул Мухин. — В приемной сваливайте! Найди мне личное дело Голубева, — приказал он секретарше. — И сам пускай зайдет.

— Он сегодня во вторую, — сообщила та. — Послать за ним? Тут недалеко…

— Если недалеко, сами зайдем, — сказал Мухин. — А ты помалкивай, — добавил он, заметив проступившее на лице секретарши выражение осторожного понимания, обещавшее вскорости перейти в восторг записной сплетницы, первой узнавшей потрясающую новость. — Чтоб никому ни словечка, ясно? Имей в виду, я тебя предупредил. Шутить с тобой никто не собирается. Вякнешь кому-нибудь — увольнением дело не ограничится. В два счета к Шмыге в гости отправлю. Ступай. И дело принести не забудь!

— Он? — спросил Костыль, когда секретарша на нетвердых ногах вышла из кабинета и плотно закрыла за собой дверь.

— Не факт, — задумчиво произнес Мухин, — но похоже. Эй, Буфет! Когда вернемся в Москву, напомни, что тебе косарь зелени причитается. Премия за сообразительность!

— А мне? — возмутился Костыль.

— А с тебя полкосаря штрафа за тупость, — ответил Мухин. — И полкосаря с меня за то же самое.

Он извлек из золотого портсигара сигариллу и задымил, откинувшись на спинку кресла. Вошедшая секретарша робко положила на краешек стола папку с делом Голубева, которого, как оказалось, звали Климом Зиновьевичем.

— Ну и имечко — Клим Зиновьевич Голубев, — восхитился Костыль. — А рожа-то, рожа! Сразу видно, что стопроцентный лузер.

— По-русски это неудачник, — поправил Муха, отбирая у него папку. — Что ты хочешь, когда в этой дыре одни неудачники и живут?

— Город неудачников, — сказал Костыль. — Ну, чего там?

— Химик-технолог, — пробежав глазами первую страницу личного дела, сообщил Мухин тоном судьи, оглашающего приговор.

— По ходу, он, — сказал Костыль.

— Он, сука, — подтвердил Буфет.

Мухин захлопнул папку и затушил сигариллу о крышку стола.

— По коням, братва, — сказал он, вставая. — Буфет, заводи. Поехали, пацаны.

* * *

Иллариона Забродова разбудил негромкий, но настойчивый стук в окно. Он с трудом разлепил словно налитые свинцом веки и вздрогнул от неожиданности, увидев прильнувшее к стеклу бородатое лицо. Сегодня ему почему-то впервые за много лет приснился Афганистан, и маячившая снаружи волосатая физиономия будто вышла из этого сна. Не сразу сообразив, где находится и какой на дворе год, Забродов схватился за револьвер, но тут же расслабился, разглядев в предрассветной полумгле вместо грязной чалмы и полосатого халата аккуратную скуфью и черное облачение православного священника, поверх которого красовался новенький армейский бушлат камуфляжной расцветки с цигейковым воротником.